Памятники поздней античной научно-художественной литературы II-V века

(2) Бог, однако, был возмущен такой надменностью, и римляне впоследствии были побеждены самнитами и прошли под ярмом. Самниты, которыми командовал Понтий[323], заперли их в очень узком месте[324]; римлян стал мучить голод, и консулы послали послов к Понтию, предлагая ему от римского народа благодарность, которая предоставляется не во всякое время. Он же ответил, что послов впредь следует посылать лишь в том случае, если они сложат оружие и самих себя отдадут в его руки. При. этих словах поднялся стон, как бывает при взятии города, консулы медлили несколько дней, боясь совершить что-либо недостойное Рима. Но поскольку никакого спасительного выхода не представлялось, а мучения голода продолжались, то, не решаясь рисковать жизнью пятидесяти тысяч молодых воинов, они сдались Понтию и просили его, убьет ли он их, продаст ли или сохранит для выкупа, не подвергать никакому надругательству тела несчастных.

(3) Понтий вызвал для совета из города Кавдия своего отца, который по старости ездил в повозке. И старец промолвил: "Сын мой, при большой вражде лекарством служит крайний избыток как благодеяния, так и наказания. Наказания устрашают, благодеяния же привлекают на нашу сторону. Сумей эту первую победу сохранить как величайшее счастье. Отпусти всех, не причинив ни страдания, ни обиды, не отобрав ни у кого ничего, чтобы полным было величие твоего благодеяния. Римляне, как я слыхал, необычайно честолюбивы; побежденные одними благодеяниями, они постараются превзойти тебя в своей благодарности за них. Это благодеяние ты можешь сделать залогом нерушимого мира. Если такой образ действий не привлекает тебя, тогда перебей всех без различия, не оставляй никого, чтобы и с известием в город явиться было некому. О первом способе я тебе говорю с одобрением, о втором — лишь в силу необходимости. Ведь если ты нанесешь обиду римлянам, они всячески станут мстить тебе, поэтому заранее сделай безвредными тех, с кем все равно придется сражаться. А большего урона, чем гибель 50 тысяч юношей, нельзя вообразить".

(4) Таковы были его слова. Но сын возразил: "Меня, отец, не удивляет, что ты говорил о вещах, прямо противоположных друг другу. Ведь ты предупреждал, что будешь говорить об избытке того и другого. Я, однако, не стану убивать такого количества людей, опасаясь кары бога и стыдясь вызвать негодование у людей; и не буду я непоправимым злам лишать народы тех надежд, которые они возлагают друг на друга. А что касается освобождения их, то, захватив в плен этих римлян, много зла нам причинивших и до сих пор владеющих нашими садами и городами, я не решаюсь отпускать их совершенно невредимыми. Я не сделаю этого. Глупо ведь быть человеколюбивым до безумия. Рассуди сам, без меня: самниты, у которых римляне убили детей, отцов, братьев да еще отняли имущество, и деньги, ищут удовлетворения. Победитель от природы необуздан, и они также высматривают, чем бы поживиться. Итак, кто потерпит, чтобы я не убил их, не продал, не подверг наказанию, но отослал бы невредимыми, как благодетелей. Поэтому-то мы не станем прибегать к крайностям; одну из них я не властен выполнить, бесчеловечности же сам не переношу. А чтобы уязвить римлян в их высокомерии и остаться безупречным в глазах остальных, я отберу у них оружие, которое они всегда направляли против нас, и деньги, которые также взяты у нас. Целыми и невредимыми проведу их под ярмом: такому позору они и сами подвергали других. При этом я заключу договор о мире между нашими народами. Как заложников я оставлю у себя знатнейших всадников, пока весь народ не одобрит этот договор. Думаю, что, поступая так, я совершу поступок достойный как победителя, так и гуманного человека. И римлянам понравится то, что они сами часто проделывали с другими, стремясь, как они говорят, быть доблестными".