Памятники поздней античной поэзии и прозы II-V века

(ст. 1-74, 169-239, 438-483)

Быструю я перешел с туманным течением Наву[145]

И, подивившись стенам обновленным у древнего Винка
(Галлия некогда здесь уподобилась Каннам латинским[146],
Здесь на равнинах лежат не оплаканы бедные толпы),
Дальше пустынным путем иду по лесным бездорожьям
И, никакого следа не видя труда человека,
Через сухой прохожу, окруженный жаждущим полем
Думнис, Таверны[147], омытые вечным потоком, и земли,
Что поселенцам сарматским отмерены были недавно[148],
10 И, наконец, Нойомаг[149] на границе белгов я вижу,
Где Константином божественным славный был выстроен лагерь
Чище тут воздух в полях, и Феб лучезарным сияньем
В ясном небе уже распростер олимпийский багрянец.
Ты понапрасну сквозь свод перепутанных веток древесных
В сумраке зелени ищешь глазами сокрытое небо;
Ровный однако же свет и блеск золотистый эфира
В вольном дыхании дня очам предстает без помехи.
Ласковых этих картин созерцанье напомнило живо
Мне Бурдигалу[150] родную с ее изысканной жизнью:
20 Крыши домов, вознесенных над кручей прибрежных обрывов
И виноград на зеленых холмах, и приятные воды
С тихим журчаньем внизу под ногами текущей Мозеллы.
Здравствуй, река, что отрадна полям, поселянам отрадна!
Городом, власти достойным, тебе обязаны белги[151];
Ты по окрестным холмам виноград возрастила душистый,
А берега повсюду травою покрыла зеленой.
Ты, словно море, несешь корабли, покато струишься,
Словно поток, и озерам подобна зеркальною глубью;
Трепетом струй на ходу могла бы с ручьем ты равняться,
30 Влагой своей питьевой побеждаешь холодный источник.
Всем ты владеешь одна, что в ключе есть, в реке и в потоке,
В озере, в море с теченьем двойным — приливом, отливом.
Плавно ты воды несешь, не смущаясь ни шелестом ветра,
Ни разбивая струи у преграды подводного камня;
Не заставляют тебя ускорять до стремнины теченье
Мели, и нет посреди на тебе преграждающей путь твой
Суши нигде: справедливо рекой настоящей зовешься, —
Так не бывает, когда рассекает течение остров.
Два есть пути по тебе: когда попутным теченьем
Лодку несет по взбиваемым быстрыми веслами струям
40 Или когда с прибрежной тропы в неослабном напоре
Тянут плечи гребцов канат, привязанный к мачтам.
Сколько ты раз удивлялась сама, как извилисто русло,
И упрекала себя за то, что течешь непоспешно!
Берег не кроешь ты свой тростником, порождением тины,
Не заливаешь, ленясь, берега безобразною грязью:
Посуху можно вплотную к воде подойти человеку.
Лейся, река, рассевай по песку фригийские зерна[152],
Свой устилая просторный чертог пестромраморным полом:
50 Я ни во что не ценю людские доход и богатство,
Но неустанно дивлюсь роскошным твореньям природы,
Чья не грозит нищетою потомкам веселая щедрость.
Твердые здесь покрывают пески увлажненную землю,
Не сохраняют следы шагов отпечаток обычный.
Глазу до самого дна доступна стеклянная влага:
Тайн никаких не хранишь ты, река, — как воздух живящий,
Если открыт кругозор, раскрывается ясному взгляду,
И не мешает в пространство смотреть ласкающий ветер, —
Так, устремивши глаза в подводную глубь, далеко мы
60 Видим, и тайны глубин сокровенные все нам открыты
Там, где медлителен ток, и течение влаги прозрачной
Образы видеть дает, что рассеяны в свете небесном:
Как бороздится песок от медлительных струек теченья,
Как по зеленому дну, наклонившись, трепещут травинки
Возле бьющих ключей, потревожены влагой дрожащей;
Мечутся стебли травы; то мелькнет, то закроется снова
Камешек; зеленью мха оттеняется гравий подводный.
Схожий вид берегов знаком каледонским британцам[153]
В час, как отлив обнажит зеленые травы морские,
70 Алый коралл и белеющий перл, порожденье моллюска,
Людям столь дорогой, и когда из богатой пучины,
Кажется, бусы блестят, подобные нашим уборам.
Именно так под приветливой влагою мирной Мозеллы
Сквозь пестроту травы мерцает круглая галька.
— — —
Да и не только людей восхищают такие картины.
170 Я и в сатиров готов полевых и в наяд сероглазых
Верить, что к этим они берегам сбегаются часто;
А козлоногие Паны, пылая веселым задором,
Скачут по мелям и робких сестер под водою пугают,
И по текучей воде неумелым колотят ударом.
Часто, награбив с холмов виноградных кистей, Панопея[154]
В этой реке с толпой ореад, постоянных подружек,
От деревенских божков убегает, распущенных фавнов.
В час же, когда среди неба стоит золотистое солнце,
В заводи общей сатиры и сестры речные, собравшись
180 Вместе, ведут, говорят, хороводы свои: в это время
Зной им палящий дает от очей человека укрыться.
Тут на родимой воде, играя, прыгают нимфы,
Тащат сатиров на дно, и от этих пловцов неумелых
Вдруг убегают из рук, а те понапрасну хватают
Скользкие члены, и влагу одну вместо тела лелеют.
Этому, впрочем, свидетелей нет, и мне да простится,
Что говорю, не видав: пусть тайной останется тайна,
И божествам берега за доверье отплатят молчаньем.
Вот чем, однако же, все насладиться свободны: тенистый
190 В светлой реке отражается холм; зеленеет теченье
Влаги речной, и поток, сдается, порос виноградом.
Что за оттенок воде придает вечернею тенью
Геспер, когда опрокинет в Мозеллу зеленую гору!
Плавают все, качаясь, холмы; дрожит виноградник
Мнимый; в прозрачных волнах отражаются кисти, разбухнув.
Путник, поддавшись обману, считает лозу за лозою,
Путник, в долбленом челне скользящий по самой средине
Глади речной, где с потоком слилось отраженье прибрежной
Кручи, и в лоне реки сочетаются с берегом берег.
200 А какова красота и веселость праздничных зрелищ!
Выйдя на стрежень реки, состязаются верткие лодки,
Движутся взад и вперед, и скользя вдоль зеленых прибрежий,
Скошенных трав луговых молодые срезают побеги.
Как врассыпную гребут по реке безусые парни,
Попеременно то правым, то левым веслом загребая,
Любит смотреть селянин, забывая, что день на исходе[155]:
Труд уступает игре, разгоняет веселье заботу.
В Кумах[156] над ширью морской на такую же смотрит потеху
Вакх, миновав свои севы по скатам сернистого Гавра[157]
210 И виноградом поросший Везувий под шапкою дыма.
Августа здесь актийский триумф[158] торжествуя, Венера
Грозный разыгрывать бой приказала резвым амурам:
Бой, в котором канопский корабль с латинской триремой
В схватке сошлись под Левкадской скалой с Аполлоновым храмом;
Или, быть может, гроза сраженья с Помпеем при Милах[159]
В кликах эвбейских гребцов повторилась над гулким Аверном[160] —
Натиск безвредных судов и морская потешная битва,
Как в сицилийских зыбях, на виду у мыса Пелора
Их изумрудной волной отразило лазурное море.
220 Облик точно такой придают задорным эфебам
Юность, река и с расписанным носом проворные челны.
Гиперион[161] в полдневном пути заливает их зноем,
И под лучами его в стекле отражаются водном
Тел, опрокинутых вниз головой, искривленные тени.
Юноши, ловко гребя и правой рукою и левой,
Попеременно на то и на это весело налегая,
Видят других подобья гребцов в расплывчатых волнах,
И, молодого веселья полны, двойников наблюдают,
Рады дивиться своим искаженным течением лицам.
230 Как, пожелав посмотреть на свои заплетенные косы
В зеркале, чей проницательный блеск в широкой оправе
Добрая няня впервые дала питомице милой,
Девочка, увлечена незнакомой доселе забавой,
Мнит, что она пред собой увидала родную сестрицу,
И безответный металл в поцелуе к устам прижимает[162],
Или заколку воткнуть в прическу пытается, или
Пальцем над самым лбом расправляет волнистые кудри, —
Тешатся так молодые гребцы игрой отражений,
Зыбко ласкающих взгляд то верным, то ложным обличьем.
— — —
Я, ведущий свой род от корня далеких вивисков[163],
Но и с белгийской страной старинною связанный дружбой,
440 Я, Авсоний, в чьем имени — Рим[164], чья родина — между
Галльских окрайных земель и высокого кряжа Пирены,
Где Аквитания нравы сынов умягчает весельем[165], —
Дерзкий, на скромной струне сложил эту песню, безгрешно
С током священным смешав возлияние скудное Музе.
Не о хвале — о прощенье молю. Немало поэтов
Пьют из священных ключей Аонид[166], и были бы рады
Всю осушить Аганиппу во славу реки благодатной, —
Все же и я, как ни мало во мне божественной влаги,
После того, как меня отрешат от почетной науки
450 Август-отец и сыны, о которых пекусь неустанно,
И, удостоен авсонских фаск и курульного кресла[167],
Буду в родном я гнезде доживать преклонные годы, —
Громче тогда возвещу я хвалу ее северным струям.
О городах расскажу, омываемых тихим потоком,
О крепостях, над рекой возвышающих древние стены;
Об укрепленьях скажу, воздвигнутых в смутную пору, —
Ныне же в них не войска, а житницы мирного белга;
И расскажу, как богат селянин на твоих прибережьях,
Как, оглашаясь с обеих сторон полевою работой,
460 Ты, размывая брега, рассекаешь тучные пашни.
Не превосходят тебя ни Лигер[168], ни быстрая в беге
Аксона, ни рубежом разделившая белгов и галлов
Матрона, ни Карантон, теснимый сантонским приливом,
Льющий с холодных вершин тебе уступит Дураний,
Галлия меньше горда златоносным течением Тарна;
Как ни безумствует в горном пути по скалистым раскатам, —
Только сначала почтив божество державной Мозеллы,
К темному морю Атурр донесет тарбелльские воды.
Пусть и чужие края твои токи прославят, Мозелла,
470 А не одни лишь места, где в верховьях свои рукава ты,
Словно бычачьи рога позолащенные[169], пышно являешь,
Или где тихие воды струишь по извилинам пашен,
Или где рядом с германскою пристанью[170] близишься к устью!
Если почет захотят оказать моей легкой Камене,
Если потратить досуг на мои стихи удостоят,
Ты на людские уста перейдешь в песнопенье приятном,
Станешь известна ключам, и живым водоемам, и темным
Речкам, и с древнею славою рощам. Почтит тебя Друна[171]
Вместе с неверной Друэнцей, свои берега разбросавшей,
480 Реки из Альп почтут и Родан, через град раздвоенный
Воды несущий и правому берегу давший названье,
Слух о тебе передам я темным озерам и шумным
Рекам, прославлю тебя пред широкой, как море, Гарумной.