Памятники средневековой латинской литературы IV-IX веков

25. Красноречием он был одарен богатым и изобильным и мог с большой ясностью выражать все, что бы ни захотел. Не довольствуясь только отеческим языком, он прилагал старание к изучению языков иностранных. Латинским языком он владел так хорошо, что обычно молился на нем, так же как и на родном; что касается греческого языка, он умел лучше его понимать, чем говорить на нем. Вообще же он был так речист, что мог бы даже показаться многословным. Благородными искусствами он занимался с величайшим усердием и, высоко ценя знатоков в этой области, оказывал им большие почести. Уроки грамматики он брал у старого диакона Петра Пизанского, в прочих науках наставником его был сакс из Британии Альбин, по прозвищу Алкуин, тоже диакон, человек всесторонне образованный. Под его руководством он много и времени и сил положил на изучение риторики, диалектики и особенно астрономии. Он изучал искусство вычисления и с большим вниманием и любознательностью наблюдал за движением звезд. Пытался он также писать и с этой целью имел обыкновение держать под подушкой в кровати навощенные дощечки и листки пергамента, чтобы в свободное время приучать руку выводить буквы; но несвоевременно и слишком поздно начатый труд принес мало успеха.

26. Приобщенный с раннего детства к христианской религии, он относился к ней с глубочайшим благоговением; потому и построил он в Ахене необычайной красоты базилику и украсил ее золотом, серебром и светильниками, а также решетками и дверями из массивной бронзы. Не имея возможности достать из какого-либо другого места колонны и мрамор для ее сооружения, он позаботился о доставке их из Рима и Равенны. В церковь он ходил неутомимо, к утрене и вечерне, даже к всенощной и обедне, до тех пор, пока позволяло ему здоровье, и очень заботился о том, чтобы все, что в ней происходит, исполнялось с величайшим достоинством, часто напоминая церковным сторожам, чтобы не разрешали они вносить в церковь или оставлять в ней что-либо недолжное или грязное. Он приобрел для церкви священные сосуды из золота и серебра, а также ризы для священников в таком количестве, что при торжественном богослужении даже у привратников, самых низших церковных чинов, не было необходимости служить в обычной одежде. Тщательнейшим образом исправил он порядок чтений и песнопений[427]. Ведь и в том и в другом он был весьма искусен, хотя сам публично не читал и пел разве что потихоньку и в хоре.

27. Что касается поддержки бедных и доброхотного даяния, которое греки называют милостыней, он проявлял об этом ревностную заботу не только в своем отечестве и в своем государстве, но и в краях заморских, в Сирии и Египте, а также в Африке, в Иерусалиме, в Александрии и Карфагене; где бы только он ни узнавал, что христиане живут в бедности, обычно посылал деньги. Потому он так и стремился к дружбе с королями заморскими, чтобы оказывать христианам, живущим под их властью, какое-то облегчение и утешение.

Более других святых и почитаемых мест он чтил собор святого Петра апостола в Риме, в сокровищницу которого им были пожертвованы огромные богатства как в золоте, так и в серебре, а также в драгоценных камнях. Много даров неисчислимой ценности послал он епископам. И во все время своего правления ни о чем он так не заботился, как о том, чтобы город Рим его трудом и старанием восстановил былое значение, и чтобы собор святого Петра благодаря ему не только оставался в целости и сохранности, но даже, на его средства, по украшению и дарам превосходил всякую другую церковь. Но хотя и почитал он Рим так сильно, между тем за 47 лет своего правления лишь четыре раза выезжал туда[428] для исполнения обетов и на молитвы.

28. Причиной его последней поездки было, однако, не только это, но и другое. Римляне нанесли папе Льву тяжкое оскорбление: вырвав ему глаза и отрезав язык, они принудили его прибегнуть к защите короля. Поэтому-то, прибыв в Рим ради восстановления слишком уж пошатнувшегося положения церкви, он провел там целую зиму. Тогда и получил он звание императора и Августа[429]. Вначале это было ему так тягостно, что, по его уверению, знай он заранее о намерении папы, он не вошел бы в этот день в церковь, хотя и был большой праздник. Тем не менее зависть ромейских императоров[430], недовольных принятием им такого титула, перенес он с большим терпением и победил их строптивость великодушием, каким, без сомнения, намного превосходил их, отправляя к ним частые посольства и обращаясь к ним в письмах как к братьям.