Памятники средневековой латинской литературы IV-IX веков

6. Так как невозможно, чтобы врожденное сердечное влечение не врывалось в чувство человека, то восхваляется и называется блаженным тот, кто при самом начале страстных помыслов поражает их и разбивает о камень. Камень же есть Христос (1 Кор., 10, 4).

7. О, сколько раз, уже будучи отшельником и находясь в обширной пустыне, выжженной лучами солнца и служащей мрачным жилищем для монахов, я воображал себя среди удовольствий Рима! Я пребывал, в уединении, потому что был преисполнен горести. Истощенные члены были прикрыты вретищем, и загрязненная кожа напоминала кожу эфиопов. Каждый день слезы, каждый день стенания, и всякий раз, когда сон, несмотря на мое сопротивление, сваливал меня, я слагал свои едва держащиеся в суставах кости на голую землю. О пище и питии умалчиваю, потому что даже больные употребляют холодную воду, а иметь что-нибудь вареное было бы роскошью. И все-таки я — тот самый, который из страха перед геенной осудил себя на такое заточение в обществе только зверей и скорпионов, — я часто был мысленно в хороводе девиц. Бледнело лицо от поста, а мысль кипела страстными желаниями в охлажденном теле, и огонь похоти пылал в человеке, который заранее умер во своей плоти. Лишенный всякой помощи, я припадал к ногам Иисусовым, орошал их слезами, отирал власами и враждующую плоть укрощал воздержанием от пищи по целым неделям. Я не стыжусь передавать повесть о моем бедственном положении, а, напротив, сокрушаюсь о том, что теперь я уже не таков. Я помню, что я часто день и ночь взывал к Богу и не переставал ударять себя в грудь до тех пор, пока по гласу Господнему не восстанавливалась тишина. Я боялся самой кельи моей как сообщницы помышлений. В гневе и досаде на самого себя, я один блуждал по пустыням. Где бы я ни видел горные пещеры, крутые утесы, обрывистые скалы — там было место моей молитвы, острог для моей окаянной плоти. Господь свидетель — после многих слез, возведя глаза на небо, я иногда видел себя среди сонмов ангельских и в радостном восторге пел: «Влеки меня, мы побежим за тобою» (Песнь Песней, 1,3).

8. Если же такие искушения терпят те, которые, изнурив тело, обуреваются одними помыслами, то что сказать о девице, которая наслаждается утехами? Остается повторить изречение апостола: «заживо умерла» (1 Тим., 5, 5—6). Поэтому, если я могу давать советы, если моя опытность заслуживает доверия, то прежде всего напоминаю тебе и умоляю о том, чтобы невеста Христова избегала вина, как яда. Это первое оружие демонов против молодости. Не так сокрушает скупость, надувает спесью надменность, увлекает честолюбие. Мы легко лишаемся других пороков, но этот враг заключен в нас самих. Куда бы мы ни шли, он везде с нами. Вино и молодость — двойной огонь желания. Зачем же подливать масла в огонь? Зачем подносить трут к пылающему телу?

10. В Святом Писании есть бесчисленное множество изречений, осуждающих излишество и одобряющих простоту в пище. Но так как мы не намерены рассуждать о постах, ибо рассматривать этот предмет всесторонне было бы делом особого трактата и отдельной книги, то достаточно и того, что сказано: малое из многого. В дополнение к изложенным выше примерам можешь и сама припомнить, как первый человек, служа более чреву, чем Богу, был низвергнут из рая в сию юдоль плачевную. И самого Господа сатана искушал в пустыне голодом. И апостол говорит: «Пища для чрева, и чрево для пищи; но бог уничтожит и то, и другое» (1 Кор., 6, 13). О чревоугодниках же говорит он, что для них бог — чрево (Фил., 3, 19). Ибо, кто что любит, тот то и чтит. Поэтому должно тщательно заботиться, чтобы мы, изгнанные из рая невоздержанием, были возвращены туда постничеством.

11. Если же ты станешь возражать, что ты, происшедшая из знатного рода, всегда жившая в удовольствиях и в неге, не можешь отказаться от вина и изысканной еды и подчиняться суровым законам воздержания, то я скажу тебе: живи же по своему закону, если не хочешь жить по закону божьему. Для Бога, творца и владыки вселенной, не нужно ворчание во внутренностях, пустота в желудке и жар в легких; но без этого не может быть безопасно твое целомудрие.