Памятники средневековой латинской литературы IV-IX веков

41. Всякий раз, как будет прельщать тебя мирское тщеславие, сколько бы ни казалось тебе что-нибудь славным в мире, — переносись умом в рай; начинай быть тем, чем намерена быть в будущем, и ты услышишь от своего жениха: «Положи меня, как печать на сердце свое, как перстень на руку твою» (Песнь Песней, 8, 6), — и, огражденная телесно и духовно, ты воскликнешь и скажешь: «Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее» (там же, 7).

ПИСЬМО К МАРЦЕЛЛЕ О КОНЧИНЕ ЛЕИ

1. Сегодня, около трех часов, когда мы начали читать семьдесят второй псалом, т. е. начало третьей книги псалмов, и старались показать, что часть этого названия относится к концу второй книги, а часть — к началу третьей, а именно, что слова: «Кончились песни Давида, сына Иессеева» (Пс. 71, 20) составляют конец предыдущей, а псалом Асафу (72, 1) — начало следующей книги, и когда мы дошли до того места, где праведный говорит: «Но если бы я сказал: «буду рассуждать так», — то я виновен был бы перед родом сынов твоих» (Пс. 72, 15) (что в латинских рукописях читается иначе) — вдруг нас известили, что блаженнейшая Лея рассталась с жизнью, и тогда-то я увидел, что ты очень побледнела; да и подлинно, едва ли найдется душа, у которой печаль не прорвалась бы через разбившуюся хрупкую оболочку! Впрочем, ты скорбела не потому, что не предвидела этой потери, а потому, что не отдала усопшей печального погребального долга. Впоследствии, во. время беседы, мы узнали, что останки Леи уже отнесены в Остию.

2. Ты спросишь, к чему клонится это воспоминание? Отвечу тебе словами апостола: «Великое преимущество во всех отношениях» (Римл., 3, 2). Во-первых, я хочу показать, что должно напутствовать всеобщей радостью ту, которая, поправ дьявола, получила уже венец упокоения. Во-вторых, я желаю кратко изобразить жизнь ее. В-третьих, я намерен показать, что нареченный консул, кончивший век свой, находится в аду.

Но кто может достойно восхвалить жизнь нашей Леи? Она так была предана господу, что будучи начальницей монастыря казалась матерью девиц; она, носившая прежде легкие одежды, обременила члены власяницею; она проводила бессонные ночи и поучала своих соратниц более примером, чем словами. Она была так смиренна и так покорна, что будучи некоторым образом госпожою многих, она казалась служанкою всех, — быть может, для того, чтобы, не считаясь госпожой людей, быть больше рабою Христовой. Одежда ее была не изысканная, пища простая, голова без убранства; при всем том она избегала чьей бы то ни было похвалы, чтобы не получить в этой жизни своей награды.

3. Поэтому теперь она за краткий труд наслаждается вечным блаженством, приемлется ликами ангелов, покоится на лоне Авраамовом и с бедным Лазарем видит, как порфироносный богач и консул, одетый только в траур, а не в тогу с вышитыми пальмами, просит капли с мизинца. Какая перемена положения! Тот, кто за несколько дней до этого достиг вершины своего положения, кто входил в Капитолий, как бы торжествуя победу над врагами, кого с плеском рук и топотом ног принял народ римский, кончиною кого был потрясен весь город, — он теперь, обнаженный и беспомощный, находится не в млечном дворце неба, как воображает его несчастная жена, но среди тьмы и смрада. А та, которую окружала таинственность одинокого ложа, которая казалась бедною и незнатною, жизнь которой почиталась безумием, та идет за Христом и говорит: как слышали мы, так и увидели во граде Господа Сил, во граде Бога нашего (Пс. 47, 9) и прочее.

4. Поэтому увещеваю и со словами и мольбой заклинаю тебя: не будем, проходя по путям этого мира, облекаться двумя туниками, т. е. двоеверием, не станем отягощаться кожаною обувью, т. е заботами о смертном, пусть нас не давит к земле ноша богатства; не будем опираться на тростник, т. е. на мирское могущество; не пожелаем почитать одинаково и Христа, и мир. Место скоропроходящего и тленного пусть займет вечное; и ежедневно умирая (я говорю о теле), не будем считать себя вечными и в остальном, чтобы иметь возможность стать действительно вечными.

ПИСЬМО К ПАММАХИЮ О ЛУЧШЕМ СПОСОБЕ ПЕРЕВОДА