Жил один великий и славный царь. Однажды он ехал в золоченой колеснице в окружении подобающей царю стражи. И встретились ему два человека, в разодранной грязной одежде, с изможденными, бледными-пребледными лицами. Царь узнал, что эти люди, приняв аскетический образ жизни, истощили свою плоть постом и потом. Едва царь увидел их, тотчас вышел из колесницы и пал наземь, приветствуя; затем поднялся, обнял этих людей и почтительно лобызал. Не понравилось это царским вельможам и архонтам; они решили, что он поступает недостойно царского величия. Но, не осмелившись открыто порицать царя, они уговорили его родного брата сказать ему, чтоб он не оскорблял таким образом славной своей короны. Когда тот сказал об этом брату и упрекнул его в неуместном унижении, царь дал ему такой ответ, какого брат не уразумел.
А у царя того был обычай: когда он возвещал кому-либо смертный приговор, то посылал к дверям этого человека глашатая с трубой, и по звуку трубы все узнавали, что он приговорен к казни. И вот с наступлением вечера царь послал трубача к двери дома своего брата трубить о казни. Когда тот услышал звук смертоносной трубы, отчаялся в своем спасении и всю ночь делал последние распоряжения по дому. Рано поутру, одевшись во все печально-черное, отправляется этот человек с женой и детьми ко дворцу, заливаясь слезами. Ввел его к себе царь и, увидев в столь жалком состоянии, сказал: „Глупый и неразумный! Если ты испугался так сильно вестника брата, равного тебе по сану, перед которым ты не сознаешь никакой вины, то как же ты укоряешь меня за то, что я смиренно приветствовал глашатаев моего бога, возвещающих мне громким трубным гласом о смерти и о страшном предстании перед господом, перед которым — я знаю — я согрешил много и тяжко? Для того-то я и поступил таким образом, уличая тебя в безрассудстве, а заодно уличу в безумии тех, кто подговорил тебя высказать мне укоризну“. Сделав брату столь полезное внушение, царь отпустил его домой.
Тем временем этот царь повелел сделать четыре деревянных ящика, два позолотить со всех сторон, бросить туда кости разлагающихся трупов и запереть золотыми застежками; а другие два вымазать смолою и дегтем и наполнить их драгоценными камнями, дорогим жемчугом и всевозможными благовониями. Перевязав ящики волосяными веревками, царь позвал вельмож, упрекавших его за встречу с теми мужами, и выставил перед ними четыре ящика для определения достоинств каждого. Они оценили позолоченные как самые дорогие, сказав, что, по-видимому, в них лежат царские короны и пояса; а вымазанные смолою и дегтем — как достойные ничтожно малой цены. Тогда царь ответил вельможам: „Я знал, что вы это скажете; ибо, обращая свой поверхностный взор, вы видите лишь то, что лежит на поверхности; а следует поступать не так: надо внутренним взором смотреть на сокрытое внутри — ценно оно или нет“. И приказал открыть позолоченные ящики. Когда их раскрыли — поднялось от них ужасное зловоние, и все увидели то, на что неприятно смотреть.
Тогда царь говорит: „Вот так и люди, одетые в блестящие, дорогие одежды, гордые своей славой и могуществом, пахнут изнутри трупным смрадом дурных поступков“.
Затем, приказав раскрыть ящики, вымазанные смолой и дегтем, царь обрадовал всех присутствующих блеском и благоуханием, которое распространялось от их содержимого. Царь сказал вельможам: „Знаете, кому подобны эти ящики? Тем жалким людям в простых одеждах, из-за внешнего вида которых вы бросили мне в лицо оскорбление за то, что я до земли поклонился им; я же, умственными очами постигнув то дорогое и прекрасное, что было в их душах, почел за честь для себя прикоснуться к ним, считая их дороже любой короны и любого царского пурпурного одеяния“.
Так устыдил их царь и научил не обольщаться внешним видом человека, а обращать внимание на его духовный мир. Вот и ты, Иоасаф, поступил так же, как тот благочестивый мудрый царь, приняв меня с благостной надеждой, которая, мне кажется, не обманет тебя».
Ответил ему Иоасаф: «Красиво ты говоришь и складно; но вот что я хочу знать: кто твой господин, которого ты упомянул в начале своего рассказа о сеятеле?»