Памятное лето Сережки Зотова

— Ну, ну. Оно небось тебе новые штаны купит?

— Не обязательно работать за штаны.

— Для фронта? — так же насмешливо бросил Силыч.

— Для фронта.

— Понятно. Только знай, вьюноша, что все сие не угодно богу. Да ты умный парень, сам понимаешь. И в Евангелии разбираешься не хуже другого. Словом, вернулся домой — и разговору конец. Ноют небось колхознички насчет дождей?

— Вся работа встала.

— Я и говорю — богу не угодно. Не то еще будет. Он и потоп может наслать. Кто хочет спастись — бросай мирские дела и берись за божеские. В молитве спасение. И ты тоже долго не оттягивай, берись-ка помогать нам. Заработаешь царство небесное. Для того и живет человек на земле.

Сергей неохотно слушал Силыча, с нетерпением ожидая, когда тот уйдет. Видя, что разговор не клеится, Силыч заговорил о цели своего прихода.

— Я завернул к вам насчет собаки, Манефа Семеновна просила.

— А чего она просила?

— Дурная собака твой Шарик. А может, спаси бог, беситься собирается? Мысленное ли дело, ничего не жрет и воет все ночи напролет.

— Он по мне заскучал.

— Не отрицаю. Может, и заскучал. Только ты, вьюноша, и то прими во внимание, что собака понапрасну выть не станет. Доказано! Или свою погибель чует, или же людям беду накликает. Словом, не к добру это, а к беде. Давно замечено. Вот я и принес. — Силыч достал из кармана синеватую тряпицу, положил ее на стол и осторожно развернул. В ней оказался порошок. — Мор! — таинственно сказал он. — Сильное вещество, до завтра до утра и лапы вытянет. Только надо, чтоб сглотнул, с мяском бы дать, что ли? Самому надо осторожность блюсти… словом, мор.

— Вы что, собираетесь Шарика морить? — спросил Сергей и почувствовал, что сердце у него стало колотиться часто и гулко.

— Манефа Семеновна просила, — словно оправдываясь, сказал Силыч. — А она не о себе думает, о других у нее забота.

— Это вы его избили?

— Бить не бил, а по просьбе Манефы Семеновны хотел поучить малость. Ты то учти, ей жизни от него, проклятого, не стало. И соседям тоже муторно. Волнуются и опять же выговаривают.

— Даже глаз зашибли. А еще… — Сергей хотел сказать: «А еще в святые лезете», но вместо этого сказал: — А еще писание читаете. Как там сказано? Блажен человек, который и скотину милует. А вы, как Гитлер…

— Вьюноша, вьюноша! Негодную тварь и господь велит истреблять. Святое писание понимать надо.

— Забирайте свой поганый мор, а Шарика я не дам травить.

— Могу и забрать. — Силыч так же осторожно завернул порошок в тряпицу и сунул ее в карман. — Тогда до свидания. Пойду домой, кости покоя просят. — Не дойдя до калитки, он вернулся: — А Манефа Семеновна знает о твоем приезде?

— Нет, — не задумываясь, ответил Сергей. — Я вот только что…

Силыч ушел.

Интересно, зачем он спросил? Должно быть, неспроста. И посмотрел как-то… подозрительно. Куда же он потопал? Домой? Или с доносом к Манефе Семеновне?

Нужно бы в баню сходить. Нет, на этот раз можно и без бани обойтись…

Сергей вернулся в избу, убрал со стола, запер дверь, ключ положил на прежнее место и, выманив из-под крыльца Шарика, ушел с ним на бригадный двор, а оттуда снова уехал в поле.

Сергея и его Шарика в бригаде встретили шумно и радостно.

Дождливая погода затянулась. Днем обычно было пасмурно, по нескольку раз принимался лить дождь.

Косари укрывались от дождя в будках, здесь же приходилось завтракать, обедать… Было тесно, но никто не обижался — в тесноте, да не в обиде… Первые дни настроение у всех держалось хорошее, веселое. Ребята устраивали громкую читку, много пели. Но с течением времени в разговорах все чаще и чаще стало слышаться беспокойство за успешное окончание сенокоса. Тревожиться действительно было от чего: приближалось время уборки хлебов и все хорошо понимали, что если затянется непогода, с сенокосом до уборочной не управиться. А продолжать косить сено и убирать хлеб одновременно колхозу не под силу, нет рабочих рук. Значит, как только поспеют хлеба, придется приостановить сенокос. А это уже грозило бескормицей.

Обо всем этом подолгу толковали в будках. Обычно разговор вели взрослые, а ребята молча сидели, прислушивались. Но когда завязывалась беседа и среди них, то главная тема была та же, что и у взрослых.

На стан неоднократно приезжала Семибратова. Она по-прежнему держалась уверенно, не скрывала, а, наоборот, подчеркивала, что создалось исключительно напряженное положение и что выход один — как только снова наступят погожие дни, нужно работать и работать не покладая рук, как никогда не работали.

ЕЩЕ КЛЯТВА

В один из своих приездов Семибратова сказала Павлу Ивановичу, что в правлении колхоза приходила Манефа Семеновна и просила передать Сергею, чтобы, не откладывая, ехал домой.

— Ну как, отпустите напарника?

— Он же недавно ездил, — удивился Павел Иванович. — Но если зовут пускай едет. Все равно погода стоит нерабочая. А зачем он понадобился, бабка не говорила?

— Нет.

— Откровенно говоря, эта поездка мне не очень нравится.

Сказали Сергею. Он не только не обрадовался, но даже смутился. Когда узнал, что Семибратова берет его с собой и должна скоро уезжать, засуетился и стал торопливо укладывать вещи.