Пандемия любви

Я не знаю, сколько времени он целовал меня, но мне показалось, что, когда он наконец оторвался от моих губ, уже совсем стемнело. Мы оба дрожали, и я видела, что на его лбу блестит испарина. Он провёл тыльной стороной ладони по моей щеке и опять стал покрывать моё лицо поцелуями. И я снова ловила его губы, а потом сама начала целовать его, обвивая руками шею и тесно прижимаясь к нему всем телом.

Наконец я замерла, чуть отодвинувшись, подняла веки и увидела, что он смотрит на меня.

– Что ты хочешь, детка? – спросил он глухо, не отводя взгляда, и я снова утонула в синеве его глаз.

– Я хочу узнать… что ты делаешь с теми женщинами… с которыми спишь… – ни секунды не задумываясь, произнесла я, уже не удивляясь тому, что я себе позволяю.

И тут же увидела, как заходили желваки на его скулах.

– Ты уверена, что действительно хочешь этого? – снова спросил он, и я вздрогнула, заметив мрачный огонь в его глазах.

– Не знаю, – честно ответила я, с трудом справляясь с охватившей меня дрожью. – Мне кажется, что да… Я не могу понять, что со мной происходит, милый…

Лёвик провёл рукой по лбу.

– А вот я, кажется, начинаю понимать, детка. Мне даже иногда самому страшно становится от того, как хорошо я тебя понимаю. Знаешь, – добавил он, помолчав, – будь на твоём месте любая другая женщина, я бы её ни о чём не спрашивал, а просто отнёс в дом и трахал до утра, пока бы не запросила пощады.

Плечи у меня сильно дёрнулись, а он поднял пальцем мой подбородок и уставился прямо в глаза немигающим взглядом. Я с удивлением увидела, какие у него, оказывается, жёсткие и волевые черты лица. Таким я его совсем не знала.

– Так вот, повторяю, – произнёс он совсем непохожим на себя голосом, – я понимаю тебя даже лучше, чем сам бы того хотел. Поэтому желаю знать, от кого я должен тебя спасти, Мара? Кого ты станешь представлять, когда я буду любить тебя?

Я в ужасе вытаращилась на Лёвика, совершенно сражённая его правдой. Ответить мне было нечего, хотя где-то в глубине сознания вдруг отчётливо зародилась мысль, что всё это не совсем так. Только она ещё не до конца оформилась, и я поняла, что пока не смогу выразить её вслух.

– О, боже… – только и смогла выдавить я, закрыв лицо ладонями.

Он тотчас же отвёл мои руки, удерживая за подбородок и не позволяя тем самым отвести глаза.

– Скажи, что ты хочешь именно меня, Мара. Меня, понимаешь?

И тут мне действительно сделалось страшно. Какого чёрта я, взрослая баба, мучаю этого человека, сама толком не понимая, чего хочу на самом деле?! Наваждение схлынуло, и ко мне постепенно стала возвращаться способность мыслить более или менее здраво.

– Лёвик… я очень боюсь… прости… не понимаю, что на меня нашло… это какое-то безумие… я правда думала, что… но теперь и сама не знаю… – мой лепет наконец вылился в безудержные рыдания, и я уткнулась ему лицом в колени.

Он долго гладил меня по волосам, прижимая к себе и баюкая, как ребёнка. Понемногу я стала затихать, изредка ещё слабо всхлипывая и размазывая по щекам слёзы. Сунув руку в карман, он извлёк оттуда носовой платок и молча протянул мне. Я промокнула им лицо и увидела, как расползаются на белой ткани чёрные разводы туши. Я тут же представила, как выглядит сейчас моя физиономия.

– Мне надо умыться, Лёвик, – попыталась улыбнуться я с несчастным видом. – Представляю, какая я обезьяна…

– Ты самая красивая… – произнёс он тихо. – Ни одну бабу я не любил с такой дури… Будь моя воля, я бы… Да выходи же ты наконец за меня замуж! Ну почему ты, чёрт возьми, такая дура?!.

Тут я заревела с удвоенной силой.

На сей раз Лёвик не сдвинулся с места. Он сидел очень прямо, глядя куда-то в темноту, в глубину сада, где ветер шевелил листву деревьев и изредка мигали из-за кустов обрамляющие дорожку круглые фонарики.

– Пойдём в дом, Лёвик, я замёрзла, – сказала я наконец, перестав реветь и чувствуя, что понемногу прихожу в себя.

Он молча поднялся и протянул мне руку. Я вложила в неё свои ледяные пальцы, и мы медленно зашагали по аллее.

Эльза, мирно дремавшая на крыльце, положив голову на лапы, при нашем приближении радостно замахала хвостом.

В доме было прохладно, пахло деревом и каким-то особенным дачным уютом. На круглом венском столике у окна в жёлтом глиняном кувшине стоял букет ромашек, которые мы набрали вчера у опушки берёзовой рощи.

Когда через полчаса я, умывшись и кое-как приведя себя в порядок, спустилась в гостиную, Лёвик сидел в кресле у камина и согревал в ладонях коньячную рюмку. Я заметила, что стоящая перед ним бутылка «Камю» наполовину пуста. А между тем я точно помнила, что, когда мы пришли, она была запечатанной.

– Выпьешь? – спросил он и, не став дожидаться ответа, плеснул в квадратный хрустальный стакан красного вина.

– Лёвик, – робко начала я, – уже вечер. Кому-то ведь надо будет сесть за руль, а ты, я вижу…

– Пьян, ты хочешь сказать? – усмехнулся он.

– Нет, не пьян, но, в общем, выпил достаточно для того, чтобы…

– …для того, чтобы кувырнуть тебя в кювет, – закончил он и сделал большой глоток коньяка.