Пандемия паранойи

– Какая работа? – Мой вопрос не требует ответа. Он не просто риторический. Он сам ответ: работы нет. Вообще нет. Её запретили.

– Любая. Строим, красим. Мусор убрать, землю вскопать. – Хитрые и умные глаза говорят: «Хозяин, я тебя понял. Но и ты пойми меня. Вы шашлыки жрёте, а мне семью кормить нечем».

– Извини, дорогой. Всё, что по дому нужно, сами сделали. – Я снова чувствую, что оправдываюсь. И теперь, перед совершенно посторонним человеком, которому в принципе ничего не должен. – Два месяца карантина – любая работа за счастье…

– Правда твоя, хозяин. Любая работа за счастье.

Я считаю, что разговор окончен, но гость думает иначе. Он не торопится выходить и мешает сыну закрыть калитку. Выгонять его – неприлично. Оставлять – бессмысленно. Сын смотрит на меня, как бы спрашивая: и что дальше?

Я заглядываю в узкую щёлку глаз гостя, переадресовывая вопрос ему.

– Понимаешь, брат, у меня бригада. – Он говорит неторопливо, рассудительно, словно рассказывает на ночь сказку. Но мне, почему-то, слышатся в его словах нотки угрозы. – Десять человек. Без денег, без еды уже шесть недель. Строили недалеко коттедж. Нас выгнали, денег не заплатили. Плохой человек был. Аллах видел. Наказал. Дом сгорел, гараж сгорел, человек тоже сгорел.

Недавно в посёлке действительно вспыхнул недостроенный трёхэтажный особняк. Его хозяина мы видели только в обрамлении покрытого золотистым металликом кузова Lend Cruiser 200. Джип гордо проезжал мимо «нищебродских» коттеджей соседей, а его владелец не удостаивал аборигенов даже взглядом. На крупном, красном, мясистом лице читалось равнодушное презрение к соседям.

И вот, ночью полыхнуло. Дворец, сложенная под навесом, ещё не установленная деревянная облицовка, строительные леса по фасаду – всё поднялось в звёздное небо всполохами пламени и россыпью искр. Пожарный расчёт прибыл на удивление быстро. Только тушить уже было нечего. На следующий день в новостях проскочила информация об исчезнувшем автомобиле погорельца и найденном в завалах, неопознанном теле.

– Это угроза? – Я делаю шаг к шабашнику. Не потому, что отважен до безумия или от получаю кайф от кулачных боёв. Нет. И с отвагой напряжённо и кулаки не чешутся. Но отец учил: «Спину опасности не подставляй. Догонит и раздавит».

– Работы у нас нет. А еда есть. Давайте к столу! – Машка у меня умница. Она услышала всё, что услышал я, и поняла то, что я готов перейти черту мирных переговоров. Конфликт в посёлке, где на прошлой неделе уже сгорел дом, ей не нравится. И мне, если честно, тоже. Только у меня больше амбиций, а у неё больше здравого смысла.

– Присаживайтесь, – Маша указывает незваному гостю на скамейку у стола и протягивает руку, – Мария.

– Акрам.

Мы по очереди представляемся Акраму. Он вежливо подёргивает кудлатой бородкой.

– Вот, незадача: шашлык из свинины. Знал бы, баранину купил. – Извиняется Серёга. Это в его духе: делать хорошо всем, кто рядом. А если не получилось – ощущать это как свой личный прокол.

– Ничего. – В глазах Аркама появляется ирония. – Аллах не простит, если я умру. Тогда жена умрёт, дети умрут, семья умрёт. А еду Аллах простит.

– Вот и ладно! – Искренне радуется Серёга..

– Вы же теперь все и домой, наверное, вернуться не можете? – Лена переводит разговор на близкую ей тему.

– Кто-то может, кто-то нет. А кому-то и незачем. – Пожимает плечам Акрам.

– Вот у меня поставщики в Киргизии. Какие-то транспортные компании работают, какие-то – нет. Где-то кордоны и границы грузовиками перегорожены. Где-то ещё товар везут. Как всё это после пандемии восстановить? Это всё равно, что взять моток ниток и разрезать его бритвой. А потом пытаться связать узелками в одну нить. Тут пока распутаешь – с ума сойдёшь…

– Успокойся, придёт время, и со всем разберёмся. Главное, чтобы карантин сняли. – Серёга слышит эту песню уже в тысячный раз и в запасе имеет аргумент убойный, как лом. – Чего мы только за это время ни пережили? И разруху, и развал, и бандитов и чиновников. А кризисов – так пальцев на руках не хватит. Живы?

– Пока, да, – в ответе Лене больше скепсиса, чем веры в благополучный исход.

– Говорят, в начале 90-х было хуже, – Сашка родился в двухтысячном. Для него 90-е – что-то из разряда американских мифов времён Великого кризиса и разгула бутлегеров. Романтика в чистом виде.

– По-разному было. – Задумалась Лена. Она начинала свой бизнес в 90-е и тогда была вполне успешным коммерсантом. Сама заработала на квартиру, сама накопила на машину. В 98-ом бывший муж украл весь товар и сбежал. Снова поднялась с нуля. Теперь, похоже, не поднимется: и энергия уже не та и государство всех посчитало: спрячешь выручку – сядешь. Не спрячешь – по миру пойдёшь.

– По-разному, – соглашается Акрам, – у нас тогда дунган резали, узбеков. Русских, тоже немного резали.

– И вы? – Напряглась Лена.

– Я – нет. Я маленький был. Семья хорошая. Папа – доцент, мама – доцент. Дедушка – профессор. Я тоже профессором хотел.

– И что? – Машу, кажется, история Акрама задела за живое.