Пандемониум (СИ)

Зная, что каждое воспоминание об этих вечерах лишь добавляет яда в его отравленную психику, Евгений, тем не менее, позволял памяти баловать себя. Поздней ночью, погасив свет и улегшись на диван, он начинал мысленно воспроизводить процесс игры. Вновь и вновь проходил нарисованную карту, из раза в раз вспоминал, где и какие видения его посещали. Каждую ночь, часами облизывая в голове обрывки прошлого, он до того напрягал сознание, что все дальше и яростнее отгонял от себя сон. Евгений сам не заметил, как заболел бессонницей. Прежде никогда надолго не покидавшая его способность засыпать превратилась в дополнительную, тяжелую пытку.

Приходя в университет, Евгений нередко дремал на лекциях. Его успеваемость падала, отношения с профессорами портились на глазах. Чтобы как-то удержаться и не вылететь, он начал закупать в аптеке стрихнин.

Как-то раз в один из безнадежно серых мартовских дней Евгений ходил по Москве и, забывшись, по привычке забрел в арку, где находилась редакция 'Задиры'.

'С утричком, господин Цветков!' - прогремел над ухом счастливый голос швейцара.

Теперь ему ничего не оставалось, кроме как войти.

В кабинете Зауера все было как всегда, только табачного дыму стало больше, а прежде пребывавший в относительном порядке редакторский стол ломился от канцелярского хлама.

Сам Зауер сидел за столом и грозно отчитывал за что-то понурившую голову сотрудницу.

- Женюр! Очень вовремя! - воскликнул Зауер, не успевая сменить гневный тон на приветственный. - Как дела?

Евгений пожал плечами и вспомнил, что надо поздороваться.

- Почему не зашел в прошлую пятницу? Значит так, бери бумагу, записывай!

Евгений стал рассеяно шарить взглядом по столу.

- На, на! - нетерпеливо крикнул Зауер, протягивая ему заляпанный чернилами лист и перо.

- Вот твоя новая мишень! - он торжествующе ткнул пальцем в портрет бывшего царя.

Еще стоя на пороге, Евгений заметил, что с портретом что-то не так, однако принял это за обман зрения и даже не удивился, что картина до сих пор висит. Теперь он это ясно видел: на голове у Николая красовались аккуратно пририсованные красной краской рожки, а изо рта торчал такой же красный язык.

- Стих должен быть на полторы страницы. По четыре строчки каждая строфа, самым простым размером. Первое: царя называть только Николашкой или Коленькой, побольше фамильярностей, колкостей, представь, что он... твой тупой младший брат. Второе: подведи итог его бездарного правления. Начни с Ходынки, пройдись по войне с Японией, по реформам, можешь, кстати, упомянуть случай с японским полицейским. Третье: про связи царицы с Распутиным и ее шпионство не пиши, эти байки сейчас пишут все, кому не лень. Просто заметь, что грязный урод, мажущий салом волосы, давал государю советы. Четвертое... Ты успеваешь?

Евгений кивнул, хотя явно застрял где-то в середине. Дрожащее перо одну за другой сажало жирные кляксы.

- Что-то ты сегодня рассеянный! Плохо выспался?

- Да.

- Понимаю! Мне тоже нынче не до сна. Такой мандраж! - Зауер вдруг вскочил со стула и кивнул в сторону окна с неврастенично-счастливым видом.

- Все! Конец эпохи! Теперь мы либо свободные люди, либо скоты без пастуха! Ох, как интересно! Куда пойдет страна, чем все кончится?

- Значит, дальше! - продолжил он, усаживаясь за стол. - Четвертый пункт: в самом конце постарайся вскользь упомянуть судьбу Карла Первого и Людовика Шестнадцатого. Только без кровожадности, понял? Найди золотую середину.

Евгений закончил чиркать пером и, больше полагаясь на память, чем на изгаженный листок, принялся его складывать, чтобы положить в карман. Он чувствовал, насколько заметна и ужасна его неловкость.

- За неделю справишься?

- Постараюсь...

- Что значит 'постараюсь'? Да или нет?

- Извини. Да.

- Ладно, - Зауер с подозрением глядел на Евгения, словно почуял в нем скрытого врага. - Можешь идти.

Евгений вышел из подъезда, пряча лицо от режущего ветра и снежной крупы. Проехавший по улице мотоциклет чуть не разодрал ему барабанные перепонки.

Евгений шагал в сторону своего дома. Его нисколько не беспокоило, успеет он написать стих или нет. Проходя мимо какой-то церквушки он, преодолев неохоту, зашел внутрь. Церковный сумрак пах ладаном, но ничего доброго и очищающего в нем не было. Иконы были просто красками с позолотой.

Евгений начал читать молитву, но быстро запутался в словах. 'Я болен', - прошептал он, глядя в фальшивые, нарисованные глаза Богородицы. Никогда прежде религия не казалась ему таким обманом, как сейчас. Какой смысл о чем-то молиться, каяться, просить о спасении? Никто не спустится с небес, не протянет руку помощи. Даже не подаст знака. Потому что никого нет! 'Есть только я!' - в этом он уже убедился.

Спустя две недели Евгений побывал в гостях у Ани. Ее квартира была все тем же уютным островком, который февральская буря обошла стороной. Впрочем, кое-что все же переменилось.

- А где горничная? - спросил Евгений, снимая свою старую, теперь уже единственную шинель.

- Мила? - весело улыбнулась Аня. - А все, она теперь 'товарищ'! Хочет служить делу, а не людям!