Пандора

Прежде чем вскрыть письмо – похоже, это записка от Гофа, потому что на сургучной печати виден оттиск герба Общества, – Эдвард пишет записку Финглу с обещанием прийти на следующий день. Дора все равно не желает его видеть, она это четко дала понять. И каковы бы ни были его планы на будущее, и как бы ни развивались его отношения с Дорой, у него остаются обязательства, которые следует выполнять. День-два без его общества пойдут и ему, и Доре на пользу.

Эдвард посыпает чернильные строки мелким песком, после чего заклеивает письмецо и только потом ломает сургуч на конверте от Гофа. Он пробегает глазами по строчкам, и на его губах возникает недовольная ухмылка.

Ученые Гофа подтверждают все, что ему уже поведал Гамильтон. Пифос изготовлен в южной Греции, судя по внешним признакам, на Пелопоннесе. И хотя эти выводы нельзя воспринимать как неопровержимо верные, ибо наука, предупреждает Гоф, еще не достигла таких высот, – это добрый знак. Не соблаговолит ли Эдвард повидать его в ближайшее время, когда ему будет удобно?

Если бы события не развивались столь стремительно, Эдвард бы уже потянулся за своим пальто, которое снял совсем недавно. Но теперь его ждут куда более важные вещи – мечта вступить в Общество утрачивает первоочередную важность, оттесненная в сторону всем тем, что он видел и делал в последние несколько часов. Поэтому Эдвард направляется к умывальному столику и долго смывает с себя смрад лондонских доков, саму память о них.

Сэр Уильям проводит Эдварда в дальнюю комнату, которую он, по его словам, использует как свой рабочий кабинет, покуда леди Гамильтон ею не завладела, чтобы сделать там ремонт и перестановку. Усевшись в глубокое кожаное кресло, Эдвард озирается по сторонам.

Гамильтон не оставил тут ни одного свободного дюйма. Потеря ценностей на борту затонувшего «Колосса», похоже, никоим образом не нанесла урона всей его коллекции древности в целом. Превратив одно из помещений дома в небольшой музей, дипломат выставил здесь многие из своих любимых экспонатов. Он указывает на вазу, весьма похожую на вазу из Портленда, проданную им несколько лет тому назад (к своему глубочайшему сожалению), – судя по всему, он собирал древние артефакты чуть не полжизни.

– Знаете ли, раньше я совсем не интересовался греческой керамикой, – говорит Эдвард, не задумываясь принимая бокал бренди, который сэр Гамильтон протягивает ему через стол с кожаной столешницей. Тело Эдварда умиротворено чистотой после тщательного утреннего умывания, но душа его по-прежнему в тревоге от того, что случилось вчера, и, хотя часы бьют всего лишь час пополудни, Эдварду не стыдно, что он в такую рань пьет кое-что крепче чая.

– Нет? – отзывается Гамильтон, усаживаясь напротив. – А чем же тогда?

– По правде говоря, ничем конкретным. Я много читал, когда был помоложе, читал все, что попадало в руки. Но идея понимания прошлого через произведения искусства увлекла меня. И до сих пор увлекает.

Сэр Уильям не может сдержать улыбки.

– У вас сердце истинного антиквара, мистер Лоуренс. Моя любовь к древностям всегда будет ограничиваться теми, что происходят из Средиземноморья. Я нахожу мифы и тайны этого региона весьма пленительными.

Далее их беседа довольно быстро перескакивает на причины визита Эдварда. Он вспоминает словечко, употребленное Тиббом – прóклята, – и отпивает большой глоток бренди, дабы унять нервное возбуждение. Обжигающий напиток стекает по глотке в пищевод, и Эдвард подносит кулак ко рту, чтобы скрыть приступ кашля.

Гамильтон усмехается.

– Урожай тысяча шестьсот сорок девятого. Весьма удачный год для крепких напитков. – Он поднимает собственный бокал. – Известно ли вам, что древние греки использовали бренди как антисептик и анестетик? Существуют свидетельства арабских алхимиков седьмого и восьмого веков, которые экспериментировали с дистилляцией винограда и прочих фруктов для производства медицинских спиртов.

– Я не знал, – говорит Эдвард, и его голос срывается. На глазах выступают слезы.

– Тогда будем считать, что вы получили небольшой урок истории. Но я уверен, вы пришли не ради сведений о дистилляции спиртов. – Лицо сэра Уильяма серьезнеет. – Так о чем вы хотите мне поведать?

Несколько минут Эдвард излагает события вчерашнего вечера и сегодняшнего утра – смерть Гермеса, мертвые братья Кумб в их убогом жилище на верхотуре портовой постройки, обнаруженные в печке обгоревшие документы и зашифрованная надпись, направившая Эдварда в Паддл-Док. Он старается вспомнить во всех подробностях разговор с Джонасом Тиббом, а Гамильтон внимательно слушает его, храня молчание и прижав палец к середине верхней губы. Когда Эдвард завершает рассказ, сэр Уильям молча хмурит брови, а потом не спеша отпивает большой глоток из бокала.

– А этот ваш Тибб не упомянул, где братья Кумбы принимали грузы, которые они отправляли в Лондон?

– Нет, но поскольку я нашел множество артефактов в подвале магазина…

Сэр Уильям качает головой.