Пандора

Мистер Лоуренс отвечает не сразу. Очень медленно он тянется к ее руке. Дора позволяет ее сжать.

– Мисс Блейк. Дора, – начинает он и, когда она не возражает – более того, ее имя, им произнесенное, действует на нее успокаивающе, – продолжает, хотя теперь в его интонациях сквозит неуверенность, – все еще остается надежда, что ваш дядя приобрел эти предметы на законном основании, а значит, можно будет получить достоверный документ об их происхождении. И пока у нас нет свидетельств об обратном, то есть, если бы вы могли сопроводить своими рисунками мой доклад о пифосе, это имело бы огромное значение. Я мог бы тогда описать и другие артефакты из ящиков. Безусловно, это подкрепило бы ценность моего доклада. И… – тут мистер Лоуренс смущенно улыбается, – если мой труд будет иметь успех, я бы попросил вас стать моим ассистентом в будущих проектах для Общества. Оплачиваемым ассистентом. Вы бы стали…

– Независимой. Свободной, – заканчивает за него Дора.

– Да.

– А как же мои ювелирные работы? Если они принесут мне успех?

Пауза.

– Вы могли бы заниматься и тем и другим.

В последовавшей за этим тишине Дора размышляет над его словами. Это кажется мечтой, хрупкой хрустальной мечтой.

Независимая.

Свободная.

Защищенная.

И все же.

Какова вероятность добиться подобного успеха? А что, если и ее стремление стать ювелирным мастером, и надежды мистера Лоуренса о вступлении в научное сообщество рухнут, подобно упавшему в морские воды утесу? Дора рисует в своем воображении разные картины: как она низвергается в ледяной поток, как, задыхаясь, ловит губами воздух, как тонет в своих глупых мечтах, в своих безрассудных фантазиях.

– Прошу вас, мистер Лоуренс, – шепчет Дора, – вы должны меня понять. Кроме этого магазина, я ничего в жизни не видела. Он принадлежал моим родителям. Я надеялась, что придет день и он станет моим. Но мой дядюшка уничтожил его репутацию, его будущее. И вот теперь я узнаю́… – Она яростно мотает головой и прикусывает губу крепко, чуть не до крови. – Вы знаете, какое наказание грозит за торговлю на черном рынке? – Уточнения лишние, ответ написан на ее лице. – Вероятность того, что дядюшка законно владеет этими предметами старины, очень невелика. Так что мое благополучие в жизни – во всех смыслах – зависит целиком от моих успехов. Если нас обоих постигнет неудача на этих двух поприщах, что станется со мной? Что я буду делать? У вас хотя бы есть переплетная мастерская. Вы можете зарабатывать себе на хлеб – и достойным образом. Но, если Иезекию разоблачат, я буду осуждена как его сообщница. Меня повесят!

Его лицо каменеет.

– Послушайте, – говорит он, подаваясь вперед, устремляя на нее тревожный взгляд. – Директор Общества порекомендовал – на самом деле настоял – связаться с одним знатоком с целью собрать побольше сведений об этом пифосе. Вы дадите мне на это разрешение?

– Мистер Лоуренс, я…

– Просто Эдвард, прошу вас.

– Эдвард, я… Если пифос такой древний, как вы говорите, тогда дядюшка наверняка намерен выручить за него целое состояние. И, если он его продаст, от этого не будет никакой пользы ни вам, ни мне. Для нас обоих пифос будет утрачен навсегда.

– Вот почему мы должны действовать как можно быстрее. Необходимо узнать о нем все, что можно.

Она хочет что-то сказать, но передумывает.

– Дора! – мистер Лоуренс – нет, Эдвард! – сжимает ей пальцы. Она и забыла, что он взял ее за руку. – Я знаю, вам страшно. Но прошу, позвольте мне начать исследование. Вполне может найтись самое невинное объяснение появления пифоса в подвале. Позвольте мне попытаться.

Попытаться. Это слово такое многообещающее. Такое обнадеживающее. И все же… Дора качает головой, мысли в голове крутятся, как колеса экипажа. Пытаясь остановить эту круговерть, она выдергивает руку и выпрямляется на подкашивающихся ногах.

– У вас к моему дяде больше доверия, чем у меня. Но хорошо. Я даю вам позволение продолжать поиски в этих ящиках и брать из них все, что окажется полезным для ваших изысканий, а я продолжу копировать изображения на пифосе для своих будущих ювелирных работ. Когда я закончу, вы возьмете любые мои рисунки и я пожелаю вам удачи, совершенно искренне. Но давайте не будем уповать на фантазии, которым, возможно, не суждено сбыться.

Эдвард тоже встает на ноги.

– Вы говорите в точности как Корнелиус.

Дора не отвечает. Она идет к рабочему столу, чтобы взять свой альбом, который оставила там, когда они спустились в подвал. Гермес, моргая, глядит на нее и расправляет крылья, которые теперь кажутся широким серым пятном. Очень осторожно Дора поглаживает костяшками пальцев изящную голову птицы. Когда она оборачивается, Эдвард наблюдает за ней с выражением тревоги на лице.

– Что такое?

Он открывает рот, но снова закрывает его. Мотает головой.

– Ничего. Ничего, – повторяет он, а потом сбрасывает с себя пальто, разматывает шарф, идет к полкам и начинает снимать с них ящики один за другим.

Глава 21