Пандора

Конечно, я и понятия не имел, насколько ты умна, не знал, что дар красноречия и логики никуда не исчез. Но ты появилась в храме, соображая в три раза быстрее, чем любой из присутствующих смертных, взвешивая каждый вопрос со всех сторон, и разумом своим превзошла всех. Затем последовало удивительное столкновение с твоим братом, когда ты поймала его в хитроумно сплетенную из чистой правды сеть, вовлекла в свою смертоносную интригу трех воинов и разделалась со злодеем на месте, даже к нему не прикоснувшись. – Он помолчал и добавил: – В Риме, много лет назад, я следил за тобой. Тебе было шестнадцать лет. Я помню твою первую свадьбу. Твой отец отвел меня в сторону и очень доброжелательно сказал «Мариус, твоя судьба – быть историком-бродягой». Я не осмелился тогда высказать собственное мнение о твоем муже.

А теперь ты приехала в Антиохию, и в своей, как ты не замедлишь отметить, эгоцентричной манере я решил: если для меня и создана какая-то женщина, то эта женщина – ты. Покидая тебя утром, я знал, что должен как-то вывезти Мать и Отца из Антиохии, спрятать их подальше, а потом уничтожить то чудовище. И только тогда я смогу благополучно тебя оставить».

«Благополучно бросить», – поправила его я.

«Ты меня обвиняешь?»

Его вопрос застал меня врасплох. Я смотрела на него, как мне казалось, целую вечность, буквально ослепленная его красотой, и с невыносимой ясностью ощущала его грусть и отчаяние. Как же я была ему нужна!! Как отчаянно нужна – не просто любая смертная душа, которой можно довериться, но именно я.

«Ты ведь действительно хотел защитить меня, да? – спросила я. – И все твои объяснения так рациональны, прямо-таки математически изящны и точны. Чтобы объяснить произошедшее, не нужно ни переселение душ, ни понятие судьбы, ни скидка на чудеса».

«Я высказал лишь то, во что верю, – резко ответил он. Лицо его приняло озадаченное, а затем суровое выражение. – Я никогда не стал бы говорить тебе ничего, кроме правды. Разве ты из тех женщин, которые любят, когда им потакают?»

«Не стоит доходить до фанатизма в своей преданности разуму», – заметила я.

Эти слова одновременно потрясли и оскорбили его, а я продолжала:

«Не надо так отчаянно цепляться за разум в мире, где существует столько жутких противоречий!»

Он погрузился в молчание.

«Если ты будешь упорно следовать только доводам разума, – сказала я, – по прошествии времени разум может тебя и подвести, а в этом случае, быть может, ты станешь искать спасение в безумии».

«О чем ты вообще говоришь?»

«Ты возвел разум и логику в ранг религии. По-видимому, только таким способом ты можешь пережить то, что с тобой произошло – что ты стал пить кровь и сделался хранителем этих свергнутых и всеми забытых божеств».

«Это не божества! – Мариус разозлился. – Они были созданы несколько тысячелетий назад благодаря некоему смешению духа и плоти, подарившему им бессмертие. Они, видимо, нашли спасение в забвении. От доброты ты называешь это садом, где Мать набрала цветов и листьев, чтобы сделать для тебя гирлянду – или ловушку, как ты выразилась. Но это говорит твоя милая девичья поэтическая душа. Мы не знаем, в состоянии ли они хотя бы связать два слова».

«Я тебе не милая девочка, – сказала я. – А поэзия принадлежит каждому. Поговори со мной! И отбрось в сторону эти слова – девочка, женщина. Нечего так меня бояться».

«Я и не боюсь», – сердито бросил он.

«Боишься! Пусть даже по моим венам бежит новая кровь, пожирая меня и переделывая, я не цепляюсь ради собственной безопасности ни за разум, ни за суеверия. Я способна пойти через миф и выйти из него! Ты боишься меня, потому что не знаешь, кто я. Я выгляжу как женщина, разговариваю как мужчина, а твой разум нашептывает тебе, что такого сочетания просто не может быть!»

Он поднялся из-за стола. Лицо его блестело как от пота, но при этом светилось.

«Пожалуй, мне следует рассказать тебе о том, что со мной произошло!» – решительно произнес он.

«Хорошо, рассказывай, – сказала я. – Только говори по существу».

Он сделал вид, что не услышал моего замечания. Я шла наперекор сердцу. Я хотела только любить его. Я понимала, чего он опасается. Но помимо мудрости он выказывал огромную волю, мужскую волю, и мне необходимо было найти ее корни. Я скрыла свою любовь».

«И как они тебя заманили?»

«Меня не заманивали, – спокойно сказал он. – Меня похитили кельты в галльском городе Массилия. Меня отвезли на север, отрастили мне волосы и заперли в огромном полом дереве, окруженном варварами-галлами. Обгоревший бог, пьющий кровь, сделал из меня нового „бога“ и велел бежать от местных жрецов на юг, в Египет, и выяснить, отчего сгорели все, кто пьют кровь, отчего умирают молодые и страдают старики. Но у меня были и свои причины для путешествия – я хотел узнать, кем же в результате стал!»

«Прекрасно тебя понимаю».

«Но только после того, как я увидел самые скверные, невыразимые проявления кровавого культа – заметь, я же стал богом, я, Мариус, с обожанием преследовавший тебя по всему Риму, – и мне приносили в жертву людей».

«Я читала об этом в исторических сочинениях о Цезаре».