Пандора Норна. Остров К

В шкафу мешка не обнаружилось, и я заглянул под кровати. Там было чисто. Оно и не мудрено. Консервные банки я уже забрал, а все остальное, что мы с Саймоном могли спрятать, мы прятали под матрасами. Так надежнее. Подкроватное пространство просматривалось сразу при заходе в комнату. Не очень-то надежное укрытие, но мама никогда не трогала наши консервы, а взамен требовала, чтобы мы не трогали ее.

Под матрасом брата я обнаружил целый склад рисунков, выжженных червячными красками на жестяных рисовальных листах. В основном портреты. Очень похожие. У него настоящий талант, и родись он на другом острове, смог бы стать картографом или даже художником.

Я насчитал двенадцать портретов Сто Восемьдесят Четвертой. Похоже, эта девчонка крепко его зацепила. Интересно, чем? Я бы не назвал ее красоткой. Слишком худая, узловатая и прямая, как доска. Волосы, конечно, красивые. Помню, когда увидел ее впервые, даже подумал, как у нее шея не ломается под их тяжестью. Столько завитков и все торчат в разные стороны аккуратными спиральками. Я как-то схватил ее за одну и оттянул, а она отпрыгнула обратно, как пружина. Не девушка, а настоящая метла. Хватай за ноги и мети – ни соринки не останется. Да и характером она не отличалась. Вообще не отличалась. Если бы Саймон не обратил на нее внимания, я бы не заметил, что Рузанна существует.

Очередной тяжелый вздох разрезал тишину. Теперь-то ему точно ничего не светит. Скорее всего, он ее больше никогда не увидит. И все из-за меня.

Я продолжил перебирать рисунки и нашел два маминых портрета, один отцовский, четыре дедушкиных и шестнадцать автопортретов. Не многовато ли? Похоже, мой брат всерьез страдал нарциссизмом.

А потом я вспомнил, как однажды дедуля Тедди пустился в рассуждения о таланте Саймона и упомянул, что ни один художник не может в точности передать свою внешность на рисовальном листе. Всему виной тот факт, что каждый человек воспринимает себя иначе, чем другие. И сколько бы он ни старался, выйдет немного не так. Но эти рисунки были идеальными. Один в один.

Дело не в его таланте. Саймон нарисовал меня. Шестнадцать раз. Больше, чем кого бы то ни было еще.

Чувство вины снова поднялось внутри и скрутило желудок. Мне захотелось еще раз попросить у него прощения. Он ведь так и не простил меня. Просто сделал вид, что больше не хочет прикончить за все, что я натворил. Но слов «я тебя прощаю» я так и не услышал. А они мне нужны. И теперь еще больше, чем прежде.

Я вернул рисунки под матрац. В горле образовался тугой комок, и я с трудом его сглотнул. Глаза защипало. Жалобно шмыгнув носом, я принялся глубоко и резко дышать, загоняя обратно проклятые слезы. Никогда раньше не замечал за собой такой сентиментальности. Да и не ребенок я уже, чтобы реветь. Через месяц мне стукнет четырнадцать. В моем возрасте отец уже готовился к оформлению брака, а я чуть не разрыдался, как ребенок. Стыдно!

Под своим матрацем я обнаружил старую потрепанную книжку, вырытую на кладбище, и дедушкин пимак. Совсем забыл про него. Недели две в руки не брал. Так и разучиться не долго.

Присев на кровать, я выдал несколько протяжных трелей. Меня природа таланом не наградила, и музыка получилась красивой только потому, что пимак всегда звучит красиво, и неважно, кто на нем играет.

Взял книгу. Она была такой старой, что страницы почти рассыпались. Редкая вещь. До встречи с ней я и не знал, что книги существуют. На острове Консервации все знания передавались устно или нацарапывались лекциями на рисовальных листах из жести. Но эта книжка была бумажной. Я раскрыл ее на первой странице и прочитал начало:

«Чтобы завоевать сердце женщины, мужчина должен совершить подвиг».

Усмехнулся. Вот откуда этот бред. И вот, о какой книжке говорил Саймон. Там все закончилось спасением прекрасной принцессы. Дедуля Тедди говорил, что эта книга не из нашей эпохи. Времена, когда такие вещи были в ходу остались далеко позади. Он назвал это сказкой.

Руки снова потянулись к часам. Я взглянул на безжизненную стрелку и подавил очередной вздох.

– Без двадцати, – послышался голос брата за спиной. Он прошел в комнату и сел на кровать напротив. – Пора идти.

– Я не нашел мешок.

Саймон кивнул, и между нами повисло тяжелое молчание. С минуту мы смотрели друг на друга, не шевелясь. Силы разом ушли из тела, и я просто не смог подняться. Брат тоже медлил.

– У тебя неплохо получается играть, – он указал на пимак.

– Вовсе нет, это кошмар, – замотал я головой. – Это у тебя талант. Портреты просто потрясные.

– Я знаю, – без тени смущения сказал Саймон. – Но и у тебя отлично выходит играть. Ты зря прибедняешься. Немного практики, и дедулю Тедди догонишь. Тебе просто надо чаще заниматься. Возьми его с собой.

– Это дедушкин.

– Тем более возьми. Он не рассердится. Он не такой, как наши родители, ты знаешь.

Сердце екнуло в груди. Я кивнул, наконец-то, нашел силы встать и стянул с кровати простынь.

– Мешка нет, так что…

Я складывал простынь, спиной ощущая взгляд брата. Тяжелое чувство вины все еще жгло, и я не знал, как его побороть. Выронил пимак, тот покатился по полу. Саймон поднял его.