Пандора. Создание

Леон не знал правда это или ложь. Но он с уверенностью мог сказать, что за один день в окопе под бомбёжкой можно узнать из чего сделан этот человек. В отличии от мира серых стен и душных офисов, где уже не знают, что такое дружба. Да и откуда им знать? Друзьями становятся во время сложных ситуаций. А какие сложные ситуации могут быть у большинства в этом мире? Одолжить сотню демпов до зарплаты? Забавно, что даже на такую мелочь так называемые «друзья» пойти не могут. Мир слов и обещаний, в котором Фостер так и не смог ужиться, ведь презирал лицемерие.

Здесь же на фронте всё оказалось до предельного просто. В первые же дни уже становилось понятно, кто несёт с тобой тяжкую ношу и на что он способен. Будет ли этот человек ныть или же станет рядом нерушимой стеной.

— Леон, быстрее давай! — звал его друг.

Но Фостер не мог ни открыть рта, ни двинуться, ни дать хоть какой-то знак. Он мог лишь смотреть, наблюдать и страдать.

Свист становился всё громче, через мгновение снаряд упал прямо в траншею. Кишки и внутренности покрыли Фостера, но он всё никак не мог проснуться. Страх в душе, осколки и боль в теле, они были такими реальными, сознание разрывалось, но ничего не менялось.

— Почему? Почему? — мелькал один тот же вопрос, который не мог слететь с уст.

Леона уже начало трясти, перед глазами менялись картинки. Зачем всё это? Неужели не было других решений? Но кровь лилась реками, важнейшей целью стало убить, убить другого человека по другую сторону. Почему же вдруг так важно стало разрушать чужие дома, судьбы и жизни? В какой момент всё пошло по одному месту…

— Леон проснись! Проснись! — за плечи Фостера тряс медбрат, который после начал уже успокаивать пациента. — Всё кончилось, всё кончилось.

Ещё где-то час Леон пытался взять себя в руки. Слёзы текли ручьём, тело трясло, а тревога и странный тремор не покидали рядового. Как и звуки сражения… он будто всё ещё продолжал воевать на фронте.

— Всё, всё будет хорошо. Война уже закончилась, закончилась, — всё это время Сэм сидел рядом, чтобы Фостер не сделал чего-нибудь непоправимого.

— Да, да, закончилась, — Леон наконец-то начал воспринимать действительность.

— Твои раны хорошо заживают. Доктор постарался на совесть. Знаешь, он спас почти всех. Даже самых сложных с того света доставал. Чудо, никак иначе.

— Сэм, скажи, почему всё так? Почему у всего этого вдруг появилось оправдание? Почему вдруг мы стали обязаны видеть друг в друге мишени?

— Это война, она всегда была и будет такой.

— Война? Разве это может оправдать всё произошедшее? Разве это повод заслужить прощение?

— Ты это брось. Ты ни в чём не виноват.

Леон смотрел на медбрата, они были примерно одного возраста. Молодой парень, наверное, очень тяжело больной, судя по его хромающей походке и тому, что его не отправили на фронт. И всё же Сэм день и ночь помогал раненным, спасая, но не забирая жизни.

Фостер же воевал. Ему говорили, что он станет героем, великим защитником Крималона, которого запомнят на страницах истории. Леон знал, что ему придётся убивать, но он даже не представлял, насколько война жестока.

Кошмар начался в первый же месяц на фронте. Фостер шёл на битву с захватчиком с желанием умереть за что-то великое, чтобы жизнь обрела хоть какой-то смысл. Но с каждым шагом, с каждым новым днём… позор, грех, стыд и умирающая в агонии совесть ждали дальше.

Когда в их полку закончилась еда, они начали грабить собственный народ. Солдаты врывались в жилые дома тех, кого они должны были защищать. Если чей-то дом находился в стратегически выгодной позиции — жильцы выгонялись на улицу.

Чтобы воевать солдат должен быть сыт, солдат должен спать в тепле и не болеть, солдат должен выполнять приказ. Некоторые мирные граждане не собирались расставаться со своим добром добровольно, но спорить с вооруженными людьми…

Однажды среди ночи Фостер поднялся среди ночи по тревоге. Но враг был ещё далеко, а бомбёжка звучала где-то там, за горизонтом. В лагерь проникли подростки, которые были пойманы на краже армейских припасов. Голод подтолкнул их к единственному выходу, приказ офицера подтолкнул рядовых нажать на гашетку. Воровство у армии в военное время нельзя оставлять безнаказанным.

Тогда Леон подумал вот оно дно, хуже уже не будет. Тогда началось дезертирство. Жрать опять нечего, неожиданно будто этого никогда не было раньше наступила зима, солдаты в летнем обмундировании, вражеские бомбардировщики и истребители спокойно летают над головами. Союзная авиация уничтожается прямо на взлётных посадках. Топлива не было.

В ответ не стреляют даже зенитки, наверное, командование решило, что они нужнее в другом месте, не летают союзные асы на истребителях «Айсариума», наверное, выгоднее было отправить их на защиту столицы. Задерживают даже боеприпасы, а они, знаете ли, имеют свойство заканчиваться. В какой-то момент привозят патроны, но они не подходят к оружию в руках солдат. Не тот калибр. И что в этот момент чувствовал солдат? Переполняли ли его патриотические чувства? Нет, лишь обида и ненависть. Про них просто забыли, на них было всем наплевать.