Панджшер навсегда

Но больше в этом доме ничего не нашли. С женщинами разбираться не стали. Они могли бы что-то рассказать, но Ремизов не хотел хотя бы краем впутывать их в мужские дела. Особенно в этой стране. Именно в этой стране. Что бы ни происходило вокруг: война, строительство мусульманского или народного государства, им все одно – горе, и ничего кроме горя.

Солнце поднялось высоко. Здесь, на тридцать пятой широте, оно всегда поднимается высоко и печет даже в апреле. Люди Ремизова уже порядком утомились копаться в навозе, хворосте, грязном тряпье, обнюхивать и прощупывать чужие жилища – все и везде одно и то же. Но они монотонно, как заведенные продолжали выполнять свою по-настоящему грязную работу. Выйдя из очередного дома, взвод двинулся дальше вдоль прозрачного ручья с каменистым дном и ледяной водой. Пыльные армейские ботинки вытаптывали мятную поросль, и следом за взводом стлался душистый запах травы, смешанный с влажным, освежающим дыханием ручья и ароматом цветущих абрикосов.

Дозор шел впереди взвода на пятьдесят метров, в пределах визуального контроля и надежной поддержки огнем. Аверьянов, пулеметчик, шел первым. Он не был лучшим или самым расторопным, не был смелым и особенно сообразительным, более того, он прослужил только полгода, но по должности он – пулеметчик, и его РПК находился в готовности к бою. Выбирать Ремизову не приходилось: не из кого. Все они, кто составлял его взвод, не имели ни опыта, ни стоящей подготовки, а риск при любом раскладе кто-то должен брать на себя. Следом за ним, осматривая справа дувалы, шел Рейхерт, крепкий сержант из тех, кто никогда и нигде не пропадет и на которого взводный надеялся. Третьим шел Саленко, смекалистый, наблюдательный, не из трусливых, но и не из дерзких. Он снайпер и мог бы никогда не попасть в дозор – не его это работа, – но этот парень цементировал всю тройку, а в чем-то и весь взвод. И еще он хорошо стрелял. В задачу Саленко входил левый сектор.

Уже осмотрели семь или восемь домов, но без результата – гильзы, пустые пулеметные ленты, старый мультук результатом не считались. Люди молча переставляли ноги, усталые, одурманенные абрикосовой пыльцой и благодушием весенней природы. Дозор неспешно втянулся в очередной поворот тропы… Раскатистой, многоголосой дробью ударили автоматы. Внезапно, вдруг… Мир сжался в комок нервов и грохота. На стене дувала, над самой головой Саленко, пули вычертили ровную строку из коричневых фонтанов. «Вперед», – сам себе дал команду Ремизов и рванулся к дозору, забыв о других солдатах, которые остались за спиной и от которых он ничего не ждал – ни подвигов, ни поступков. Тут же почти в ухо он услышал частое дыхание бегущих за ним, клацанье затворов, оглянулся: Алексеев и Кныш. Мужики.

– Прикройте дозор! По полному рожку! Не высовываться! Я их прижму с тыла.

Перемахнув через дувал, провалившись по щиколотку в рыхлую и влажную землю виноградника, он начал титанический бег по взрыхленной борозде наперерез «духам». Вопрос состоял не в том, чтобы отбиться, а в том, чтобы победить. И он бы не смог ответить, если бы у него спросили, чего именно он так страстно желает в этот момент. Внезапно проснувшиеся инстинкты не успели подсказать ему правильный ответ, упрощенный до звериного хрипа в легких. Он хотел крови, он хотел увидеть, как они умрут.

Легкие жгло раскаленным воздухом – сколько позади кроссов и марш-бросков, но такого он не помнил – ноги проваливались во взбитые мотыгами борозды, бедра каменели, а слева за стеной не утихала бешеная стрельба. Значит, живы. Надо успеть раньше. А долгая борозда все не кончалась. И до того как он успел перемахнуть через дальний дувал, там, за этой стеной, так же внезапно стрельба прекратилась. Вырвавшись в переулок, бросив взгляд влево, вправо, он наудачу пустил очередь вслед убегавшим «духам» и в оцепенении пошел навстречу к солдатам.

– Все целы, никого не зацепило. – Алексеев тяжело дышал, но горячий румянец на его щеках говорил о торжестве. – Мы дали им, мы дали!

Ремизов оттаял, глаза повлажнели, тяжелый камень упал с груди.

– Рейхерт, ты все видел, доложи обстановку.

– Их пятеро было, все в плоских шапочках, одна из них женщина в малиновой одежде. Они нас не ждали, а то покрошили бы в капусту, тут расстояние меньше ста метров. Мы упали, начали долбить, как придется, тут уж не до прицеливания.

– Аверьянов, а ты как?

– Пронесло, товарищ лейтенант, я стрелял, два рожка выпустил.

– Перезарядил, значит. Ну а что ж не попал?

По лицу Ремизова блуждала улыбка. Их, этих мальчишек, десять лет в школе на примере отцов и дедов готовили к подвигу. А вокруг – оглянись – сколько лет ничего не происходило, пятилетние планы, партийные съезды, дутые показатели роста. БАМ, грандиозная стройка последних десяти лет, и ту закончить не смогли. И вот им дали шанс. Теперь и эти ребята причастны к великим свершениям. Да и черт с ним, что не попал, себя отстоять смог – и то слава богу.

Аверьянов, бледный, все еще дрожал от перенапряжения и смущенно произнес:

– В следующий раз попаду.