Пангея

Он читал еле слышным голосом, каждый раз поднимая на нее глаза.

47. Не будьте как те, которые вышли из своих жилищ с гордостью,

показывая себя пред людьми. Они отстраняют от пути Аллаха,

а Аллах объемлет то, что они делают.

48. И вот сатана разукрасил им их деяния и сказал:

«Нет победителя над вами сегодня среди людей, а я — заступник ваш».

Когда же показались оба отряда, он отступил вспять и сказал:

«Я непричастен к вам; я вижу то, чего вы не видите.

Я боюсь Аллаха, а Аллах силен в наказании!»

Майя шевельнулась, но не проснулась. От слишком громкого раската грома она только вздохнула, и голова ее склонилась в другую сторону.

Тамерлан продолжал:

49. Вот говорят лицемеры и те, в сердцах которых болезнь:

«Обольстила этих их религия». А кто полагается на Аллаха…

Поистине, Аллах — Великий, Мудрый!

50. Если бы ты видел, как завершают жизнь тех, которые не веровали,

ангелы — бьют их по лицу и по спинам: «Вкусите наказание пожара!»

Майя проснулась. С испугом огляделась вокруг. Тамерлан отложил книгу.

— Боже, — тихо воскликнула Майя, — да он убьет меня! Скажите, скажите, что мне сделать для вас?

— Ничего.

Тамерлан улыбнулся, хотя лицо его было бледным и встревоженным. Дебаркадер по-прежнему ходил ходуном.

— А впрочем, — он на секунду остановился, — кое-что можешь. Расскажи мне о себе.

— Я ничего не знаю, — ответила Майя грустно, — я родилась в поезде по дороге в этот город, и моя мама оставила меня здесь в уборной. Тут я выросла, тут меня научили читать, научили говорить, убирать со стола, тут меня кормили, тут, в комнатке у туалета, я и сплю. У меня есть котенок, мне разрешают его держать, дают еду и ему. Но когда он вырастет, его прогонят.

— Я все понял, — сказал Тамерлан, поднимаясь из-за стола, и зашагал к выходу. — Перед тем как выйти, оглянулся: — Если все будет хорошо, я обещаю подарить тебе кинотеатр и не заставлять работать целый месяц.

Майя улыбнулась, встала и поклонилась.

Потом проворно убежала прочь, так и не поняв, чего от нее хотел этот великий человек.

— Мы не будем завтра выступать, — сказал Тамерлан кому-то по телефону, садясь под проливным дождем в машину. — Завтра, то есть сегодня (он посмотрел на часы, была половина четвертого утра) — не наш день. Мы отложим, я скажу, когда настанет время. Все аккуратно разверни назад, у тебя есть еще целых три часа.

Тамерлан не поехал домой, а поехал в мечеть, где молился до полудня. Он вышел на яркий полуденный свет, всегда кажущийся особенно резким после грозовой ночи, просветленным и успокоенным, по дороге домой заехал в ресторан на дебаркадере, заказал омлет с инжиром, с аппетитом съел его, глядя на реку, и, уже выходя, оставил для Майи денег.

«Не обижай ее» — эти три слова он написал в записке хозяину, которую присовокупил к деньгам.

В ресторане в полдень было пустовато, обед еще не начался, и официанты в накрахмаленных белых сорочках ползали как мухи, поправляя на столах белые тканевые салфетки и фрукты в вазах.

Из них мало кто знал, кто такой был этот холеный мужчина, передавший конверт хозяину ресторана. Не то время суток для осведомленных людей.

Те его сподвижники, кто был на обсуждении плана, изумились прихоти своего командира. Вслух о нем никто ничего не сказал, но каждый в душе чуть надломился: разве можно отменить или отложить готовность людей отдать все перед финальной схваткой, к которой столько лет шла подготовка?

Во время грозы, когда электрические разряды молнии прошивают атмосферу, в воздухе образуется озон. Это особенно ощутимо в местах, богатых кислородом: в лесу, на побережье, около воды. Озон — это сильный окислитель, он разлагает многие токсичные примеси в атмосфере до простых соединений, тем самым очищая воздух.

Молекулярная формула озона О3. Он тяжелее кислорода и нашего привычного воздуха. Это особенное его свойство обнаружил физик Мартин ван Марум в 1785 году и описал тот самый «запах грозы», связанный и с греческим переводом самого слова ozon — «пахнущий».

ПЕТР И ПАВЕЛ

— Волен ли ты в себе? — спросил Павел.

— Теперь да, — ответил Петр и шагнул к выходу.

Дело шло к восходу, и после продолжительной ночной беседы не оставалось более ничего, как закрыть лавочку и пойти прочь.

— Погоди! Я с тобой!

Он спешно засобирался, принялся поднимать с пола книги, разбросанные досье, указки, мелки, грифельные доски, песочные часы с разбившимися и целыми стеклянными колбами, он запихивал все это в мешок, как и пару красных яблок из плетеной вазы и золотую луковицу с обеденного стола: не пропадать же добру. Одно из яблок выскочило у него из рук, покатилось по полу, и он долго не мог справиться с ним, ухватить, затолкать в мешок.

— Ладно, оставайся тут, если такое тупое, — с досадой шепнул Павел яблоку. — Петя, а куда мы пойдем?

Петр на секунду застыл, пожевал губами.

— Разве так можно спрашивать? Куда! Дороги не будет! На кудыкину гору! Знаешь, есть такое место для тех, у кого слишком любопытный нос?

— Ты хочешь, чтобы мы пошли куда глаза глядят?