Пани царица

То, что Димитрий преисполнен страха, стало Марине ясно давно. При всей своей наглости он вообще-то был трусоват и частенько опускал руки перед неприятностями, предпочитая, чтобы с ними разбирались другие. Особенно он пугался, когда на него начинали кричать. Рожинский, к примеру, с ним вообще не церемонился, и когда задерживалось жалованье, причитавшееся польским жолнежам, так орал на «государя» и грозился увести своих шляхтичей, что Димитрий менялся в лице, страшно бледнел, и даже его глаза, и без того светлые, казалось, бледнели. Марине порою казалось, что Димитрий – некий лицедей, взявшийся в угоду кому-то, Бог весть кому, а может, и себе, играть некую возвышенную роль. Но по жизни он не герой, по жизни его роль – это роль мелкого воришки, или шута горохового, или мелкого соглядатая и доносчика. Ну, такая уж судьба у человека, с ней ничего не поделаешь! Здесь, в Тушине, он словно бы проживал чужую жизнь и иногда так ее пугался, что готов был проститься с ней. Однажды, крепко поссорившись с Рожинским, он до того дошел, что решил покончить с собой. Причем избрал для этого способ, к которому мог прибегнуть только русский мужик! Именно после этого Марине стало ясно, что она связала свою жизнь отнюдь не с потомком царского рода, а с истинным самозванцем и выскочкой. Убить себя Димитрий задумал, выпив неимоверно много водки! Когда Марина увидела количество опорожненных жбанов и бутылей, она даже не поверила, что все это питие могло вместиться в ее мужа. Неудивительно, что некоторое время он валялся как мертвый. Но постепенно очухался и только долго, очень долго ходил, особенно осторожно неся голову, а порою даже придерживая ее рукой. Так доблестный воин поддерживает раненую руку, оберегая ее…

Конечно, те беды, которые навалились на тушинский лагерь и на Димитрия за последнее время, показались ему невозможными, неразрешимыми! Вступление в пределы России Станислава и его войск заставило необычайно встревожиться поляков, по-прежнему бывших главной поддержкой царька. Когда Станислав стал под Смоленском, Димитрий решил, что речь идет только о завоевании этой земли, которой издавна алкала Польша. Кабы так, от Смоленска можно было бы отречься, чтобы король помог ему овладеть всем остальным на Руси. Но король объявил себя прямым соперником Димитрия, он сам домогался московской короны и власти над Московским государством, причем, такое ощущение, именно для себя, а не для своего сына, королевича Владислава. Король признавал Димитрия обманщиком, не уважал его прав, а значит, не уважал прав и тех поляков, которые поддерживали его.

Тушинская шляхта взволновалась. Она знала, что основную свою награду от Димитрия получит лишь после взятия Москвы, ну а если дорогу перейдет король, то не станется ли так, что и тут потеряешь, и там не получишь? Посланцы короля встретились с посланцами Рожинского, и те заявили весьма твердо:

– Рыцарство через нас извещает ваше королевское величество, что оно не замышляет ничего против отечества; но если кто пойдет против царя Димитрия и станет препятствовать нам получать свои выгоды в Московской земле, то мы уже не будем уважать в таком враге ни отечества, ни государя, ни брата.

Королевские посланцы поначалу обиделись, а потом стали размышлять, как одолеть сопротивление братьев-шляхтичей, воевать с которыми король особенно не хотел, наглядевшись на то, что сделала братоубийственная война с русскими. Возглавлял войско Димитрия Рожинский, но Рожинского за непомерное властолюбие и грубость ненавидели почти все значительные, родовитые шляхтичи, считавшие себя равными ему: Ян Сапега, тот открыто ссорился с ним, оттого и стоял то в Царево-Займище, то в Димитрове, но никак не в Тушине, где полновластно распоряжался князь Роман. Можно было попытаться как-то устранить от переговоров Рожинского, но как? С другой стороны, он имел громадный вес среди основного войска. Ссориться с ним не следовало, а вот попробовать договориться… Некоторую бодрость послам внушали донесения: Рожинский-де не терпит самозванца, именем которого распоряжается; он-де поставил войско у Коломны, чтобы не пропускать к Москве запасов, но, когда увидел, что Москва, лишенная продовольствия, и в самом деле готова сдаться, войско удалил. Рожинский, мол, мстит Шуйскому, но не желает возвести на престол вместо Шуйского своего бродягу.

Словом, решили все-таки обратиться к Рожинскому. Именно поэтому королевские комиссары[65], приехав в Тушино, отвернулись от посланцев Димитрия, Ивана Плещеева и Федора Унковского, заявив, что не к этому-де царю они приехали!