Паника в Борках

Следователь и Зенин, а на ними подоспевшие врачи и полицейские власти замерли на пороге спальни.

Тяжелые шторы были широко раздвинуты. Поднявшееся уже над крышами домов солнце щедро бросало свои лучи на нарядную постель и на лежащую на ней красавицу-артистку. Глаза были закрыты; длинные шелковистые ресницы темной тенью падали на снежно-белые щеки. На прекрасно очерченных губах застыла полу-улыбка, полу-гри-маса легкой боли; вокруг рта легла черточка детской обиды. Чуть склонилась набок головка, утренний ветерок легонько шевелил рассыпанными по подушке черными кудрями с запутавшейся в них алой камелией, придавая прекрасному личику иллюзию жизни.

— О, моя бедная, милая mademoiselle, — всхлипнула камеристка и этим вернула всех к горькой действительности.

— Прежде всего, прошу выяснить причину смерти.

Приехавшие вместе со всеми из Борок профессор Федченко и доктор Карпов подошли к печальному ложу и, не сговариваясь, движимые какой-то общей мыслью, столкнулись руками в желании приподнять волосы и заглянуть за левое ухо.

Все окружавшие постель затаили дыхание, в воздухе повисла роковая мысль. Осторожно опустил на подушку мертвую голову профессор, переглянулся с Карповым, и их одновременный тяжелый вздох красноречивее слов ответил на немой вопрос окружающих. Оба отошли от ложа умершей. Не для чего было беспокоить ее вечный сон.

Приступили к осмотру квартиры. Зеркальный шкаф, ящики письменного столика и замки бесчисленных баулов были целы. В гостиной обнаружили нетронутыми изящную сумочку, полную денег, грудку ценных подношений, между которыми, под лучами солнца, играл голубыми огнями дорогой бриллиантовый браслет Юрасова.

Окна и балкон были недосягаемы со стороны улицы, не говоря уже о том, что этот угол гостиницы ярко освещался электрическими фонарями Всехсвятской площади и был виден от Иверской часовни, где по ночам всегда полно богомольцев. Комнаты сохранили тот же вид, в котором оставила их Жюстина, кроме раскиданных по полу цветов камелий. Камеристка уверяла, что оставила громадный куст, так густо покрытый цветами, что он представлял из себя как бы искусственно сделанный букет, а теперь он какой-то общипанный, и у mademoiselle запутался цветок в волосах. По ее предположению, mademoiselle вставала и, вероятно, в бреду рвала и бросала цветы.

— Что дает вам основание думать, что mademoiselle была в бреду перед смертью?

— Она бредила, умирая, г. следователь, — и горько плачущая Жюстина передала подробно всю картину своего прихода и бессвязных, бессмысленных слов умирающей.

Бред умирающей о белой женской фигуре, зеленых глазах и черных крыльях!

Вот основа для следствия и сыска!

— Чертовски мало, вернее, ничего, — одновременно подумали Кнопп и Зенин.

Квартира была замкнута изнутри, в конце коридора, на повороте лестницы, всю ночь была открыта дверь в контору, где, как во всех первоклассных отелях, находился дежурный.

Невольно все подумали, что вот настанет день, и полетят по улицам Москвы срочные добавления газет, а телеграф разнесет по всему свету два сенсационнейших убийства, а с ними и рассуждения о бездеятельности московской полиции.

— И сколько помоев польется на мою бедную голову, — подумал Кнопп. — Ведь нет еще ни малейших данных по делу убийства новобрачных Потехиных, а уже на руках убийства при самых загадочных обстоятельствах миллионера Данилова и Перье!

С недоброжелательством, доходящим до ненависти, взглянул он на проскользнувшего в комнату корреспондента «Русского слова», который поспешно щелкал кодаком, делая снимки с умершей, с прилегающих комнат, с балкона и. о дерзость, с растерянных лиц следователя и властей.

Глава XXVI Тайна леса

В самой гуще леса, куда пролегают только тропинки и нет признака проезжей дороги, стоит старенький, покосившийся домик. Входная дверь его обвисла на ржавых петлях и скрипит и стонет, будя отклик леса, когда ее запирают на ночь. Зеленое стекло подслеповатого оконца так потускнело от времени, что и в яркий день мало пропускает света в убогую хижину. Да в этом свете и не нуждается ее обитательница. С самого раннего утра, почти от рассвета, она уходит с кузовком в лес и пропадает там часто до позднего вечера, собирая таинственные корешки и травы. Есть корешки, за которыми она выходит в самую полночь, да и то не во всякий день.

Наружностью она вполне подходит к своему домику; возраст ее невозможно определить точно; может быть, ей сто, а то и полтораста лет, — говорят окружные крестьяне;

никто из стариков даже не помнит молодой Демьяниху. Всегда глаза ее глядели из глубоких впадин, крючковатый нос спускался над ввалившимся беззубым ртом, спина никогда не выпрямлялась и шагу она не ступала без своей основательной клюки.