Панк 57

Я киваю, раздеваюсь и по одной отдаю ему вещи. Он кладет мои шорты, футболку и белье в стиральную машину, добавляет стиральный порошок и запускает стирку, а потом достает мне футболку из сушилки.

Надев ее, я беру его за руку, и он ведет меня в другую часть дома.

Мы проходим через огромную гостиную. Я смотрю по сторонам и разеваю рот.

– Ого, – бормочу я.

– Что?

Я качаю головой.

– Ничего.

Просто это очень смешно. В школе он общается с худшими из худших, выглядит как малолетний преступник, и все, включая Лайлу, Трея и поначалу даже меня, считают, что он бедный приемный ребенок, которому суждено стать бандитом.

Если Лайла узнает, что он живет в доме больше моего и ее вместе взятых, где на стене висит Гоген, то первой бросится лизать ему задницу.

В доме темно, но я все равно вижу, что он потрясающий. Мебель блестит деревянными панелями, повсюду произведения искусства и просто милые безделушки. Я чувствую запах мебельного лака. Что там Миша писал о том, чем занимается его папа? Торгует антиквариатом?

И раз его отец – сын сенатора, у него не должно быть финансовых проблем.

– Любишь арахисовое масло и джем? – спрашивает Миша, пока мы поднимаемся по лестнице. – Это единственное, что я умею готовить так, чтобы не воняло горелым на весь дом.

– Сойдет.

Он проводит меня в просторную ванную, темную и невероятно мужскую, открывает стеклянную дверь и включает мне душ.

– Чувствуй себя как дома. – Он нежно целует меня в лоб, берет с полки полотенце и кладет на столик. – А я пойду сделаю сэндвичи.

Он уходит, а я смотрю ему вслед и наконец вижу не только высоченную гору мышц, но и того мальчика, которого столько лет представляла, к которому привязалась, которого полюбила и считала нежным и заботливым.

Выйдя из душа, вытираюсь и надеваю футболку. Потом беру со стола расческу и привожу в порядок растрепанные волосы. К счастью, Лайла их не испачкала, так что голову мыть не пришлось.

Выхожу в коридор, слышу, что где-то внизу играет музыка, и иду на звук. Медленно и осторожно: вдруг это его отец.

Миша у себя в комнате. Он убирает разбросанную одежду. На кровати – тарелка с сэндвичами с джемом и арахисовым маслом и виноград, а рядом пакетики с соком.

Я сдерживаю смешок. В последний раз я так обедала в классе пятом.

Негромко играет Пинк. Как мило. Он знает, что она мне нравится.

Осмотревшись, замечаю четыре картонных коробки у стены, стоящих одна на другой, и подхожу к ним.

– А это что такое? – спрашиваю, приподнимая крышку.

– О…

Мои глаза расширяются. Я делаю шаг назад и роняю крышку на пол.

Коробки полны черных конвертов с серебряными чернилами.

– О боже.

Снова заглядываю внутрь и перебираю их. Каждый подписан моей рукой.

Он их сохранил.

Он их сохранил?

Не знаю, почему, но я всегда думала, что он выкидывает мои письма. С чего бы ему их хранить? Копаюсь в памяти и даже не могу вспомнить, о чем они. Наверно, ничего особо интересного.

Три остальных коробки, должно быть, тоже набиты письмами.

– Поверить не могу, что я столько написала, – говорю я, немного ужаснувшись. – Ты наверняка устал от меня.

– Я обожал тебя.

Я поднимаю глаза и вижу, что он смотрит в пол. Сердце начинает ныть.

– Я обожаю тебя, – быстро поправляется Миша. – Я прочитал каждое как минимум два раза. А свои любимые – гораздо больше.

Его любимые. И тут я вспоминаю те письма, что нашла в Бухте. Он там жил, вдали от дома, и взял их с собой. Остальные остались здесь.

Теперь я чувствую себя виноватой.

– Они у меня в столе, – признаюсь. – Я соврала. Я их не сожгла.

Он коротко кивает.

– Да, я надеялся на это. Твои, которые ты разбросала по комнате в Бухте, тоже у меня. На случай, если захочешь их вернуть.

Я благодарно улыбаюсь. Да, я хочу их вернуть.

Я снимаю крышку с коробки. Любопытно было бы заглянуть в пару конвертов и вспомнить неловкие моменты, которыми я годами делилась только с Мишей. Первый поцелуй с языком, музыка, которая казалась мне классной, а потом оказывалась отстойной, все наши споры…

Ему было со мной непросто. В смысле, если он пользуется телефоном на системе андроид, это не делает его долбаным интровертом, который не найдет нормальной работы и никогда не получит прав, как я считала раньше. На самом деле я так не думала.

Уверена, он тоже не всерьез называл меня жертвой культа Стива Джобса, которая поклоняется ущербной технике только потому, что слишком много яйцеголовых нахваливает айфоны, а на самом деле не в состоянии увидеть разницу.

Мне нравится, что сегодня у нас перемирие. Письма могут подождать.

Я залезаю на кровать и сажусь по-турецки. Он сбрасывает обувь и ложится на бок, подперев голову рукой.

Я беру сэндвич и снимаю с него верхний кусок хлеба, а он закидывает в рот виноградину.

Смотрю на еду. Я голодна, но так устала, что мне уже наплевать. Один из нас должен начать говорить.

Он хочет правды? О чем-то, чего он не знает?

– В начальной школе у меня почти не было друзей, – говорю я, не поднимая глаз. – Только одна подруга.

Далила.

Он молчит, но я знаю, что он смотрит на меня.