Панмедиа. COVID-19, люди и политика

Перед самим Бентамом стояла другая задача: предложить идею, с помощью которой атомарные индивиды, обладающие свободой воли и свободой выбора, смогли бы собраться в социум, то есть создать иерархию предпочтений. Но почему Бентам отрицает естественное право, называя его «фикцией политического воображения»? Потому что для него человеческое начинается с закона, им выстраиваются связи между людьми, от его качества зависит их конечная цель — счастье. Всеобщее счастье Бентам ставит выше свободы, ибо последнее есть лишь инструмент для достижения первого. Бентам не политический мыслитель, как Гоббс, он — теоретик и практик, предлагавший конкретные решения. Для английского восемнадцатого века Бентам был Моисеем, замысливший построить общество так, чтобы оно оказалось максимально эффективным. Кратчайший способ для достижения этого Бентам видел в правильном «социальном администрировании» общества, что означало снятие ненужных ограничений на индивидуальные свободы, секс, предпринимательство и проч.[138]

Человек может быть свободен во всем ровно в той мере, в которой от него исходит полезность для остальных. Полезность — это материя, извлекаемая из людей при помощи закона. Законодатель в обществе занимает амбивалентную позицию, находясь одновременно в нем и за его пределами, ибо ничто не ограничивает его власть. Но природа этой власти телеологична, как и создаваемые ею законы. Бентама интересовали люди: «Назовите их солдатами, монахами или машинами, если они счастливы, мне этого достаточно».

Во Франции Бентаму ответил Поль Лапи, вместе с Дюркгеймом в 1898 году организовавший журнал L’année sociologique. Лапи решил поспорить о главном: «Индивид может не всегда хотеть счастья; счастливый человек не обязательно совершенный человек»[139], а целью людей, как бы то ни было, является построение совершенного общества. На пути к нему роль государства заключена в том, чтобы сдерживать людей в их стремлении к порокам. Государственная машина — это наш строгий педагог. При всем этатизме Лапи ставит закон выше государства, точнее сказать, последнее выводится из некой идеальной дефиниции, охраняемой законом.

Так, государство дедуцируется из однажды данного определения идеального государственного устройства. Однако закон в концепции Лапи не является абсолютом. Есть случаи, когда он может потерять свой трансцендентный статус. Пример: политическая схватка между партиями. Там, где существует проигравшая сторона, «даже справедливый закон кажется несправедливым. Он профанируется имевшим место насилием. Ему подчиняются подобно заключенному миру, готовясь к реваншу. Таким путем закон теряет свое величие (perd ainsi sa majesté)»[140]. Впрочем, не теряет. Если одна партия выиграла у другой, не нарушив закон, то она признает себя побежденной — в соответствии с этим законом. Закон не может «казаться несправедливым», если обе партии равным образом принимали участие в его установлении.

Из рассуждений Лапи возникает иная принципиальная сложность: ни один закон не может удовлетворить желания всех. Поэтому в той или иной форме насилие в социуме неизбежно, ибо в одних границах закон и желание никогда не уместятся полностью. Отсюда пессимизм Прево-Парадоля, критика Ле Пле и Второй Империи. Все политические режимы можно разделить на три категории: теократический деспотизм, основанный на вере во власть божества; монархический деспотизм, когда верят в избранность отдельной семьи и ее положения над всеми остальными, и деспотизм демократический, гарантирующий общественный порядок и дающий надежду на спасение. Любым обществом движут два принципа — желание и страх, «которыми внешние вещи действуют на нашу душу. Они приносят прямой вред нашей моральной свободе»[141].

В иудаизме закон возник как замена нашему зрению; слепцы, им не дано видеть свой исток, но дано знать о его упорядочивающей силе. По ходу истории сам закон обрел божественный статус, под занавес Средних веков он стал истинным сыном трансцендентного отца. В природе ли, у людей ли, закон есть закон. Французская революция превратила его в культ, целиком заменив им фигуру короля. С возникновением гражданского общества закон стал «общим местом», то есть способом согласования самых разных интересов. Вопреки всем ожиданиям история продолжает свой путь, социальный человек ее не остановит, не закончит и не выйдет за ее пределы. Это было бы возможно при одном условии: человек должен увидеть то, о чем он до сих пор только знал.

Шизофрения: болезнь мозга, болезнь сознания, болезнь духа? (Диалог с психиатром Виктором Самохваловым)