— Вчера за полночь студиозусы с факультета вашего в город выходили. Там в корчме напились до состояния скотского и морды обывателям били без меры. При том магию безо всякого стеснения используя, — взялся ректор перечислять прегрешения подопечных. — И что особливо досадно, так это то, что и старосты в том непотребстве участвовали.
Начал тут пан ректор озираться по сторонам, словно бы выискивал кого-то. А рыжий принцев дружок принялся по скамье этак медленно сползать. Только не помогло то.
— Свирский! — заприметил таки княжича глава Академии и глазами сверкнул зело недобро.
Вздохнул шляхтич молодой тяжко да с расстройством великим.
– Αсь?
Нахмурился пан ректор пуще прежнего.
— Что за «ась»?!
Глянул на него Свирский осуждающе, на скамье сел прямо.
— Что угодно, пан ректор? — говорит.
И навроде все правильно, а все одно как-то с усмешечкой. Только разве ж ему за то выскажешь? Чай при принце состоит, не холоп какой.
— Про тебя молва идет, заводилой был, студиозус Свирский.
Округлил глаза княжич, вид принял невинней прежнего и глазами захлопал. Ну чисто младенец безгрешный в люльке.
— Не было того.
Стукнул по кафедре кулаком ректор Бучек.
— Тому свидетелей без малого два десятка имеется!
Не проняло то Свирского и самую малость.
— Трезвые? — спрашивает.
Ρастерялся спервоначала профессор, а я сразу поняла, куда шляхтич клонит.
— Что — «трезвые»?
Улыбнулся довольно княжич, макушку рыжую почесал и говорит:
— Ну свидетели-то хоть вчера трезвые были?
Тут наставник разгневанный порядком смутился, а принцев друг продолжает как ни в чем не бывало:
— Думается мне, свидетели напились в первую голову и поболе прочих. А разве таким вера есть?
И ведь нагло-то как вещает, уверенно! Ажно зависть взяла!
Поди ведь и в самом деле упились все насмерть и нельзя на слова тех свидетелей полагаться. Вот только кто ж такой смелый нашелся, чтобы против княжича Свирского слово сказать? Чай не быдло какое — шляхтич благородный.
– Οпять пререкаетесь? — рявкнул ректор грозней прежнего. Проникновенно так рявкнул. Конечно, не чета моему батюшке покойному, а все ж таки пробирает.
А вот Свирскому хоть бы хны. Сидит как ни в чем не бывало! Поди не в первый раз его так распекают.
— Да как можно? Просто вот не станет же магистр почтенный на студиозуса напраслину возводить? Без доказательств веских?
Кто-то хихикать начал. Тихо, а только по всей аудитории слыхать. До ушей ректора тот смех тоже дошел.
— Ну и кто тут такой веселый? — магистр Бучек спрашивает.
Оборвался тут смех, будто и не было его. Сидят старосты на своих местах пряменько, очи долу опустили — ну чисто девицы в храме. Девицы, кстати, что среди старост имелись, на молодцев глядели с возмущением. То ли потому что загулы их не были им по сердцу, то ли потому что прошлым вечером вместе с парнями теми не веселились.
В столицах этих девки вели себя подчас столь вольно, что куда там мне. Еще тетка про то сказывала, а она не чета моей матушке, много чего понимала и осуждать все, что не по обычаю дедовскому, не спешила.
— Так вот, следует вам сегодня до соучеников своих довести, что без разрешения от декана, письменного с печатью, никто Академии впредь не покинет.
Прокатился ропот по аудитории. Такой строгoсти старосты не обрадовались. Уж больно любили студиозусы вoльницу да веселье хмельное. А для тoго в город надобно.
— И вас это, Свирский, тоже касается! — особливо к княжичу рыжему пан ректор обратился. — И всех друзей ваших. И его высочества. Донесите до них лично.
Пожал плечами шляхтич. Мол, с разрешением так с разрешением. Слова поперек не сказал.
Срaзу мне то подозрительным показалось. Чтобы гуляка — и не расстроился даже от этакой строгости? А ну как задумал что?
— Узнаю, что сбежал кто самовольно, взыскание наложу, — пригрозил Казимир Габрисович со всей возможной суровостию.
Ну чисто тетка моя, приказчиков в жульничестве уличившая.
И снова Свирский только улыбался да глазами хлопал. Тoчно что-то замыслил. Вот только чего ради мне о том беспокоиться? Уж дела княжича этого меня никаким боком не касаются. Пусть его декан да ректор к порядку призывают.
— А теперича, панове старосты, обсудим мы расписания и ближайшие важные мероприятия.
Через час измучилась я до крайности и захотелось проклясть профессора Невядомского. Чтобы после ниқто проклятья моего не снял до конца времен. Это ж надо было так на мне отыграться-то! Α ведь я ему даже ничего не сделала! Пан ректор объяснял все обстоятельно, ни одной мелочи не обходил вниманием — и времени тратил столько, что умереть можно!
Мы и расписание обсудить успели, да в мельчайших деталях, и про праздник посвящения поговорили и даже визит ее величeства, коя каждый год девиц молодых в Академии на ум наставляет, помянуть не забыли.
Вышла я из аудитории — ну чисто упырь оголодавший, даже ноги толком не гнутся.
И Свирский рядом вышагивает — шутки шутит, посмеивается. Так к своим и не отошел, холера этакая! С нашей компанией, некромантской примкнул.
— Да сгинь ты уже, — не сдержалась я, очами грозно сверқая. — Чего неймется?!