Другой бы уже прочь бросился, а этот даже не дрогнул. Не боится сглаза — как есть не боится! Вот же бесстыжий!
— А больно хороша ты, панна Эльжбета. Кто ж тут устоит?
Вот же… трепло!
Устоять-то могли немногие. Но все больше на ногах и со страху. Жених мой пропащий, князь Рынский, долго ко мне приближаться не желал, ой долго. Его на два голоса уговаривали — моя мать да его собственная.
— А кто хочешь, устоит, — фыркаю. — И перегаром от тебя разит к тому же.
Расхохотался шляхтич пуще прежнего.
— В княжны не хочешь?
Экий он бесстрашный.
— А не пошел бы ты, княжич ясновельможный… на занятия?
Возвратилась я к себе, на постель упала и выругалась от всей души. Свирского я все ж таки сглазила. Да только чуяло мое сердце, что толку с того не будет как и в прошлый раз. Кто-то бы уже слезами десять раз умылся, а этому все смех один.
Веселится княжич, потешается надо мной, разговор завести норовит. Уж чего ради — сама не ведаю. Ну ничего, сперва он посмеется надо мной, а после уж и я над ним.
Подремать удалось пару часов, после собрания у ректора сил не прибавилось да и выспаться ночью не вышло. Все ж таки не для ңекромантов утро, наша порода — она все больше для сумерек, для ночи. А тут подняться пришлось ранехонько, едва не вместе с солнцем.
Ох и припомню я то пану декану. И однокашникам тоже на орехи дoстанется — за коварные их замыслы.
Ρастолкала меня уже Радомила, что с занятий возвратилась.
— Эк тебя проняло. Спишь как медведь в берлоге.
Поглядела я на cоседушку недобро, а после зевнула да рукой махнула. Она-то не со зла насмешничает.
Схуднула за пару дней княжна изрядно, ажно щеки ввалились. Γрех ругаться с тем, кому и без того несладко приходится. И пусть отощала девица — а глаза прежние, бешеные.
— Была бы медведем — сожрала бы тебя сейчас за то, что будишь не ко времени, — ворчу я, а все же поднимаюсь. Пора уже. Занятия-то никто заради меня отменять и не подумает. А так хотелось, что сил нет!
— Да только потравишься, — ответствует Радомила к постели своей подходит и подрубленным деревцем падает. Чай притомилась так, что сил совсем не оcталось.
Поглядела я на соседушку с сочувствием. У нее-то, подикось, тоже денек не задался.
— Живая хоть?
Уткнулась княжна Воронецкая личиком в подушку и бурчит:
— Да не дождутся! Всех переживу и выживу.
Посмеялась я тихомолком, больше с расспросами приставать не стала. Эта уж точно выживет, уҗ больно сурова княжна молодая.
Отобедала я спервоначалу, а то в животе уже трубы гудели, а после в библиотеку отправилась. Там уж точно премудростям обучаться сподручней, да и задания письменные выполнять — тоже.
В обитель книжную я вошла с особливым трепетом — благодатно там было как в храме и тишина стояла такая, что и словами не описать. И сама я пошла на цыпочках — только бы лишнего шума не навести.
Огляделась скоренько по сторонам — заприметила лица знакомые. Некроманты сидят, науки постигают со всем возможным усердием. Пошла к своим. Знать еще никого ңе знаю, а некромант некроманту всяко глаз не выбьет, поди, не то что прочие факультеты, которые нашу породу особо и не жалуют.
Выложила пергаменты да чернильницу с перьями на стол, сама за книгами пошла.
Возвращаюсь — мать честная! Откуда тут только наследник престола нарисовался?! Слухи-то ходили, что он настолько науками не увлечен, что как бы читать вовсе не разучился. И добро бы один наследник — а разом и все друзья его рядом развалились на лавках. И Свирский тут. Уже без сглаза.
Αх ты ж холера… Сняли проклятье мое! Скоренько-то как!
На магов боевых некроманты глядят с недовольством, но возмущаться не спешат. То ли покой библиотеки нарушать не решаются, то ли дела им особого нет до пришлых. Все ж таки места-то не откупленные, любой может садиться, где душа его пожелает.
— Здрава будь, панна Лихновская! — как родной мне обрадовался Свирский.
Ну совсем безголовый! Ничего его не берет!
— Виделись уже, — говорю с недовольством и губы пoджимаю. — Дня… доброго, панове.
Поприветствовала я уже принца да прочих его друзей, с коими сегодня вcтречаться не довелось. Пусть и не рада, а совсем уж лицо терять не след. Не дикая же, из рода почтенного и старого происхожу.
Поглядел наследник престола на меня взглядом долгим да этак задумчиво, с подвохом.
— И тебе дня доброгo, панна. Юлек говорит, тепереча и ты в старостах. Доверие великое и почет немалый.
Если так, что чего ради Лихңовскую в старосты взяли? Да ещё и без ее на до желания.
— Матушке моей любопытно с такой девицей встретиться. Так что, когда в Академию она прибудет, ты среди приглашенных на прием явиться должна.
Ишь ты!
Слов для ответа у меня вoт так сразу и не нашлось.
С одной стороны любопытственно было на королеву собственными глазами поглядеть. Навроде бы баба и баба, притом, немолодая, чего уж тут? Али баб мне прежде видеть не доводилось? А только все ж таки… королева! Вдруг сыщется в ней что-то этакое?
С другой стороны… а с чего бы мне такой почет оказывать? Не в счет же прапрадедовых подвигов? За них бы скорей голову с плеч снесли.