Паноптикум

Прочитав статью, Алексей Никодимович первым делом нецензурно выругался в адрес автора, некоей Корельской. К мерзкому пасквилю под красноречивым названием «В цейтноте» прилагалось несколько фотопейзажей с видами переполненной помойки, разбитых дорог и тротуаров, а также стаи голодных бродячих псов на детской площадке.

Алексей Никодимович давно привык, что «Патриотический вестник» с маниакальной настойчивостью копается в его исподнем. Но делалось это как-то вяло и нудно. С появлением фельетонов этой Корельской народ словно сошел с ума, – весь тираж расходился за считанные часы. Надо было что-то срочно предпринимать, но что? Если бы знать, кто такая эта Корельская. Да как узнаешь? «Ну да ладно, черт с ней, с ведьмой этой, – подумал мэр. – Потом я с этим разберусь. А сейчас самое важное – ветеран». Алексей Никодимович вздохнул и принялся набирать номер старика Царева.

Глава третья Неожиданные новости

На окраине Стеклова, в уютном домике, крытом еще довоенной дранкой, жила с дочкой и стариками родителями Светлана Викторовна Куршакова, корректор районной газеты. Она любила возвращаться домой пешком, благо было не очень долго идти. Холодный ноябрьский вечер тихо опускался на город, уже припорошенный первыми снегопадами, но все равно было как-то неуютно, – то ли оттого, что погода еще не устоялась, то ли от сумасшедшего и какого-то глупого дня, проведенного в редакции. Все бы ничего, но Светлану Викторовну раздражала суета сотрудников, бегавших к ней за советом, то и дело отрывая от правки и глухо раздражая очевидной грамматической тупостью.

С одной стороны наступал на нее Шитов. Принес ей изумительную абракадабру о деятельности инвесторов в Стеклове. Русские буквы в страхе убежали от автора, освободив место латинице и еще странным каким-то сочетаниям на европейских языках, среди которых на правах бедного родственника помещалась русская речь.

– А иностранцы, особенно англичане, так и шастают по Стеклову, так и шастают! – попробовала пошутить Светлана Викторовна, но Шитов ее не понял. Он переминался с ноги на ногу, шумно сопел и требовал внести минимум правки, упирая на то, что город захлестнули западные инвестиции.

Отбившись кое-как от англомана, Светлана Викторовна приступила к рукописи Сергея Ивановича, который компьютером не владел, писал замысловато, к тому же мелко и с множеством сносок. Он, наоборот, радел за исконность и чистоту родной речи, что больше раздражало, чем шитовские наскоки. Сергей Иванович полагал, что русский язык окружили недруги, из ненависти унавозившие его словесными отбросами. Светлана Викторовна пробовала иногда и с ним дискутировать, разъясняя, что иностранные интервенции существовали в языке всегда и что они больше полезны, чем вредны. «Я не понимаю, Светлана Викторовна, – негодовал Сергей Иванович, – вы что же, полагаете, что наш язык выгребная яма? И куда это делись слова, которые были известны нашим предкам? Я слушаю новости и ничего не понимаю». – «Представьте себе, и я многого не понимаю, – отвечала обычно Светлана Викторовна. – Ну и что? Нельзя же запретить интернет. Зачем вы так волнуетесь? Да освойте хотя бы вордовские программы, ведь это несложно. Польза будет и вам, и мне». Сергей Иванович, понимая, на что его подбивают, убегал из кабинета.

Оба они – и Шитов, и Сергей Иванович – настолько гениально были одарены, каждый по-своему, что Светлана Викторовна перестала с ними спорить.

«И откуда только они взялись на мою голову, все эти академики словесности, пыльным мешком прибитые, – с раздражением думала она, вспоминая сегодняшний случай, когда Лариса Дмитриевна спросила у нее, можно ли работников клуба назвать клубниками. – Да называй ты их как хочешь, только отстань от меня!» Вслух она ответила, что такой вариант не характерен для русского словообразования, а для верности показала сомневающейся Ларисе Дмитриевне толковый словарь. Но та все же осталась при своем мнении. Светлана Викторовна, спровадив ее, облегченно выдохнула. Боже мой, и так каждый день!

С такими мыслями подходила она к своему старенькому дому под сенью кленов и тонких рябин, склонившихся под грузом красных гроздьев к самым окнам. Дома уже ждали ее, и начищенный до блеска чайник свистел на плите, и дочка тащила за лапу плюшевого мишку, выбежав в коридор, как только услышала звук открывающейся двери.