К Храму они добрались довольно быстро. Это было здание церкви, что находилось прямо в центре деревни. Правда, церковь эта преобразовалась и выглядела очень необычно и диковинно. В стенах ее появились зеленые вены, и здание мерно пульсировало, точно бьющееся сердце. Огромное серо-зеленое сердце. «Оставь надежду всяк сюда входящий», — пронеслась в голове у Горемыки строчка из какого-то фильма или книги. А затем он шагнул в Храм. Шагнул вслед за Жуком в дверь, что сама раскрылась перед ними.
Когда они вышли из Храма, солнечный диск уже сдвинулся к горизонту на западе и красная полоса заката горела на небе как свежая кровоточащая рана. На лице Горемыки играла загадочная полуулыбка, взгляд, казалось, смотрел вперед на многие мили, но что самое странное, так это то, что на голове у него появилась большая соломенная шляпа с загнутыми полями.
Два человека, или уже не человека, шли между заброшенными деревенскими домиками по поросшим бурной растительностью тихим улочкам. Жук что-то напевал вполголоса, а Горемыка молчал. Лишь шляпа его вальяжно покачивалась в вечерней дымке да глаза смотрели так, словно видели перед собой какие-то новые горизонты. Возможно, это были горизонты других планет.
Человек, чье лицо было покрыто бинтами, медленно жевал табачный лист. Табак на Полигоне рос густой и высокий, постепенно трансформируясь в некое подобие пальмы. Зубов во рту у этого человека почти не осталось. Но на деснах его появилось что-то, заменяющее зубы. Это были какие-то костяные наросты или пластины. Из правого глаза мумии выкатилась слеза. Она была большой и увесистой, как перезревшая слива. Слеза эта упала на землю и раскололась на миллиарды капель. Она была как приговор Горемыке. Как приговор всем нам, или вам, или им, или…
Человек, чье лицо было покрыто бинтами, выплюнул табачный лист себе под ноги, и его изжеванное тело накрыло собой пророненную слезу. Похоронило ее, как хоронят надежду после опознания тела в морге убитые горем родственники погибшего.
Человек надеялся лишь на одно — на то, что Бог еще обратит свой взгляд на эту планету. Другой надежды у него не было.