Паноптикум

Знаете ли вы, что такое детская ярость? Она подобна чувствительному, таинственно вибрирующему взрывчатому веществу. При бережном обращении можно хранить ее много лет, но, если на нее попадает искра, как теперь взволновавшие мою душу вопли несчастного Трамплинга, она взрывается и все вокруг обвиняет, проклинает и крушит. Эта детская ярость и есть самый древний зародыш мятежа. Быть может, лишь тот является настоящим бунтарем, кто смог и в зрелом возрасте сохранить в себе самые человечные ростки бытия: детскую необузданную ярость, рождающуюся где-то в бездонной глубине и вырывающуюся на поверхность, подобно лаве. Меня больше не волновало происходившее на сцене; было безразлично, получит ли где-то в конце третьего действия злосчастный Трамплинг свою Нарлинду: я слышал только ужасный смех короля Смокгунда, спесивое гиканье семиглавого дракона и все заглушающие и всюду проникающие ужасные вопли за сценой. В этом отчаянном, душераздирающем вое я узнавал голоса скулящих собак, рыдающей прислуги и избиваемых розгами детей. Я вскочил с кресла, и в этом порыве я был не одинок: множество мальчишек последовало моему примеру. Сотни детских сердец бились в унисон. Ангелы-хранители бедного Трамплинга еще сдерживали дыхание, но уже были готовы к бою.

Итак, когда крики за сценой достигли апогея, мятежно сокрушая монотонный шум оркестра, я спрыгнул со своего места, вырвался из рук испуганной Кэт и неистово заорал:

— Не бейте его! Не бейте! Не бе-ей-те-е!

Мой отец вскочил тоже, хотел схватить меня, но я выскользнул у него из рук и вскарабкался на мостик, на котором столпились ошеломленные балерины.

В этот момент встрепенулся весь зрительный зал: мальчики в матросках и девочки в цветных платьицах. Вопли и крики взбудоражили сонные или совсем уже уснувшие души, и огромная армия красных от возбуждения ребят бросилась в победоносный бой. На мостике нас уже было человек тридцать, мы прямо-таки смели ошарашенных балерин и устремились на сцену. Король Смокгунд ожидал нас, скрестив на груди руки, но и он в смертельном страхе закрыл лицо руками, когда пустая коробка из-под конфет, пущенная ловкой рукой из ложи городского головы, попала ему прямо в макушку. Вслед за тремя рыжими мальчиками в эту адскую потасовку включились и бойцы из других лож. На сцену посыпались шляпы, перчатки, конфеты, цветы и проклятия. Король Смокгунд топтался, как танцующий медведь, пока дети всерьез не набросились на него. Они сорвали с него корону, тут же яростно растоптав ее, не пощадили и королевской мантии, которая шурша упала на пол, и старый артист остался в одном белье, рискуя получить насморк. Все больше и больше детей устремлялось на сцену, мальчики грозили своими пухлыми молочно-белыми кулачками, девочки испуганно прыгали, как цыплята, и еще больше увеличивали сумятицу.

Фридьеш оказался героем. Он вообразил себя индейцем и первым набросился на семиглавого дракона. Под дружным натиском ребят дракон с треском разлетелся на части, а из-под обломков показался маленький лысый артист в старомодном сюртуке и пенсне, сквозь которое, испуганно мигая, он уставился на этих стихийных бунтовщиков. Так, значит, этот невзрачный человечек и вещал ужасным голосом дракона? Я поднял с пола шуршащего змея, убедился в том, что он сделан из креповой бумаги, и разочарованно воскликнул:

— Да ведь он бумажный!

Значит, вот он какой, этот знаменитый дракон, уже два часа дурачивший нас!

Ошалевшие дети устремились к декорациям, толкали золоченые колонны, и те с треском падали, словно их сокрушал новоявленный Самсон, на лысую голову бывшего дракона, сбив с его носа пенсне.

Какой-то курносый крохотный мальчик взгромоздился на суфлерскую будку и болтал ногами, поцарапанными и покрытыми бесчисленными шрамами (следы многих падений). Король Смокгунд, удирая за кулисы, несколько раз споткнулся о его ноги. Музыканты испуганно выскочили на сцену, потрясая своими инструментами, жестикулируя и вопя, потому что Фридьеш с товарищами сгоряча напали и на них. Курносый мальчик метался по сцене, как пьяный петух, пока наконец мощная затрещина Смокгунда не свалила его прямо на большой барабан.

Однако на сцену уже начинало проталкиваться и войско правительственной партии, состоявшее из отцов, матерей и гувернанток. Сначала они пытались навести порядок громкими окриками, но скоро перешли к оплеухам и дерганью за волосы, чем еще больше разожгли страсти мятежников. Артисты, костюмеры и гардеробщицы тоже метались по сцене, уступая дорогу пожарному в каске, официальная значимость которого еще больше вывела из себя детскую орду. Бунт вспыхнул с новой силой, каска в один миг была сорвана с головы пожарного, который сыпал направо и налево пощечины и угрожающе ревел, как семиглавый дракон.