Паноптикум

— Что случилось, господин доктор? — с любопытством спрашивает Розенберг. — Вам не хочется идти дальше? Но ведь скоро ваш выход на сцену и…

Али не двигается. Он задрал хобот кверху и трубит, хотя и не очень громко, но достаточно нахально. Громкий смех детей вторит трубным звукам слона, ребята радуются необычному поведению Али, некоторые из них даже кричат «ура!»

— Что с вами, дорогой господин доктор? — снова спрашивает Розенберг. — Вы ведете себя совсем как слон. Вы, может быть, думаете, что вы находитесь в Африке или в индийских джунглях? Зачем вы здесь трубите?

Но Али еще выше поднял хобот, казалось, что он привстал на цыпочки, раскрыл рот, и его трубный — скажем прямо, устрашающий — рев привлек внимание всей публики.

Розенберг обошел вокруг слона.

— Чего он трубит? — удивился дядя Абриш. — Какая может быть тому причина? Ведь не станет же слон трубить просто так, без всякого основания?

Но тут случилось совсем неожиданное. Али так напряг свой хобот, как это делают дети с ярмарочной игрушкой «тещин язык», и грозный, пугающий трубный звук, рев слона — в человеческом языке нет таких слов, чтобы объяснить весь дикий ужас, в нем заключающийся, — покрыл все остальные уличные звуки. Автомобильные гудки, звонки трамваев, человеческая речь, скрип тормозов — все эти привычные звуки большого города казались тихим журчанием, над которым призывно, могуче и повелительно, как в джунглях Индии или в топких болотах Уганды, несся призывный крик самца.

Что случилось?

— Чего вы ревете, дорогой мой доктор? — взволнованно продолжал спрашивать Розенберг и вдруг увидел, что на тротуаре стоит высокий, седой, очень элегантный человек, в руках у него бамбуковый зонтик, ручку которого он прижимает к плечу и делает вид, что целится им в Али.

Достаточно было одного взгляда на охотника за слонами с зонтиком, чтобы бросились в глаза его седая элегантная голова, лакированные туфли с гамашами, легкое изящество серого пиджака и монокль. Для того чтобы удержать монокль в глазу, господин оставлял рот всегда полуоткрытым, ровно настолько, чтобы были видны его желтые от никотина, но все же крепкие зубы. Господин стоял против Али с зонтиком в руках, даже не стоял, а медленно шел навстречу слону, пристально смотря ему в глаза и целясь в него зонтиком. Розенберг услышал, что господин, подражая автомату, непрерывно повторял:

— Пак-пак-пак-пак-пак!

Розенберг подбежал к господину в гамашах и сказал ему:

— «Пак-пак-пак»… Хорошенькое развлеченьице. Чего вы его бесите?

Говоря это, Розенберг удивился, как может это глупое «пак-пак-пак» и издающий его господин с моноклем так повлиять на Али? А господин все приближался, морщил лоб, выражение лица у него было строгое, вот он ткнул кончиком зонта Али прямо в лоб, такой большой, что слон мог бы быть самым великим философом на земле.

Но Али не был ни великим философом, ни даже самым маленьким: он был просто взволнованным, истеричным слоном, возбужденным этим ужасным «пак-пак» до того, что ноги у него подкосились и он опустился на колени, как во время представлений в «Аризоне». А господин в гамашах вдруг сделал такое движение надбровной дугой, как будто хотел укусить ею монокль, и внезапно раскрыл зонтик, чем и заслужил громкий смех мужчин и дам, толпившихся вокруг серебристой «испано-суизы».

— Сейчас я его застрелю! — сказал господин с моноклем.

— Стреляйте! — воскликнула стройная дама с торчащей грудью, в желтых туфлях и платье из натурального шелка-сырца. — Стреляйте, Алекс. Разнесите его вдребезги, как вы это делали в Уганде.

— Лекси прямо ангел! Чудо! Дорогой Лекси! Охота на слона посередине улицы Надьмезё!

На затихшей, улице только они шутили и смеялись. Господин в гамашах со своим моноклем стоял перед Али в позе заправского охотника и говорил, поглядывая на слона из-под зонтика:

— Глаза у него уже сверкают! Сейчас он ринется в атаку.

— Берегитесь, Алекс! — послышалось с тротуара, но Алекс не выказывал никаких признаков беспокойства. Он с силой вдавил свой зонтик в лоб слона и произнес очень громким голосом:

— Бумм-бумм, пак-пак-пак, и еще раз: бумм!

Розенберг от удивления всплеснул руками.

— О боже справедливый! Неужели вы не изволите видеть, что слон нервничает?

— Заткни глотку, мужик! — сказал господин с моноклем, обращаясь к Розенбергу сразу на ты.

— Извините, пардон, — удивительно вежливо и почтительно, особенно если учитывать создавшееся положение, заметил ему Розенберг. — Во избежание всяких недоразумений должен вам сообщить, что я еврей.

Господин с моноклем начал теперь фехтовать зонтиком, направляя его уже не на слона, а на Розенберга.

— Не поправляй меня! Слыхали вы такое? Не поправляй меня, ты, вонючий еврейский мужик! — крикнул господин с моноклем. Кончик его зонта находился всего в нескольких сантиметрах от лба Абриша Розенберга. — Не вздумал ли ты учить меня разбираться в людях? Что? Хе? Кенгуру несчастный! Да ты знаешь, кто я? Что?! Знаешь?