Паноптикус (СИ)

   В моей голове носилось несколько замыслов и все они были связаны с историческими и литературными аллюзиями. Я желал инсталлировать Еву Браун в художественно-исторический контекст своей планеты, сделать её участницей всемирно-исторического процесса Земли, причём сделать это без швов, где Ева Браун, клишированная земной цивилизацией, выглядела бы как влитая. Чужие - кто они художественном смысле, можно ли проследить их изобразительные корни, отыскать точки соприкосновения с человеческой культурой? Разрабатывая какую-нибудь тему, например, "чужие и авангард" или "чужие и эпоха королевы Виктории" невольно обнаруживаешь целые пласты нетронутых залежей из ассоциаций и диких визуальных ходов. Само собой, в истории земной цивилизации есть эпизоды в которых ксеноморфы смотрятся на своём месте - они там свои. Это благодарные участки истории. Фашистская Германия - один из таких участков. Я видел свою негативную ненаглядную в сшитой на заказ, безукоризненной форме офицера гестапо. Униформа сия ей была бы очень к лицу, соответствуя моей избраннице и внешне и внутренне, и этически и эстетически. Стройная красавица с длиннющим арийским рылом в аспидно-чёрном мундире душегуба человечества. В роли какого-нибудь группен-штандартен-фюрера ей бы не было равных - чёрную на чёрном, её изумительно выхватывали бы из темноты интенсивно багровые всполохи адского пламени. Тьма, которая в мгновение ока как бы обрывалась зримой фигурой трансцендентной нацистской интеллектуалки. Здесь не пришлось бы даже ничего особенного додумывать, дофантазировать, всё что нужно - есть, уже на месте, только протяни лапку. Ну разве что несколько штрихов антуража в виде дымящихся руин еврейского гетто или апокалипсической симметрии бараков концентрационного лагеря, накрытого нидерландским смогом крематориев - сумерки богов. Фашизм, который мелкими шажками, ненавязчиво переходит в сюрреализм, стирая условные границы между действительностью и подсознанием.

   Или такое: Ева Браун - пышущая физиологическим здоровьем, дебелая красотка в немецком национальном костюмчике из коротенькой юбки и выпирающих сисек. Она стоит над разорванным трупом - ну да, порвали какого-то убогого нечистых кровей - и вырывая из него внутренности весело пожирает колбаски размотанных кишок. Именно весело с фольклорной, пивной разудалостью фрицев и чтобы в глазах этой задорной, румяной от выпитого простушки, непременно пробивались огоньки безумия, как будто на тебя уже смотрит не сиськатая девица на выданье, а сам Сатана, то есть Сатана не в полном объёме, конечно, а только отчасти, только его внушительный краешек, что вылазит, продавливаясь сквозь девичьи прелести фройляйн. Да, это похоже на шарж немецкого национального духа, который в каких-то глубинах оказался сопричастным к проискам врага человеческого. В этом амплуа моя чёртовица выглядела бы очень органично. Здесь есть где развернутся воображению, широченный простор для игры на контрастах. Сюжет в котором ядреная сельская обывательница, распоясавшись во время народных гуляний, пожирает тёплые мюнхенские сосиски человеческих потрохов - самое то для моей Евочки.

   Или ещё картинка, в другом роде: Ева Браун, только уже не Ева Браун, а Марлен Дитрих. В длинном, льющемся платье с фигурой, состоящей из одной только талии, моя любимая поёт на сцене из наваленных трупов. Низкое декольте и дымящаяся во рту, с длиннющим мундштуком сигаретка. И пусть весь мир подождёт пока звучит её хрипловатый, затрагивающий струны подсознания голос - оно того стоит. И те горы трупов, что лежат у её ног пусть тоже подождут, пусть длится геноцид пока в её фортепианных пальцах не догорит фитилёк дамской сигареты. И это, поющая голым вырезом платья на спине, состоящая из одних движений тазо-бедренного сустава, Марлен Дитрих - тоже ксеноморф. Чужая проступает сквозь удлинённый череп исполнительницы, она чувствуется в её агрессивных скулах, в хищных прогибаниях зыбкого стана. Нет сомнений, что под узким, ниспадающим до пола платьем её не слабенькие, бледно-мёртвенные ляжки певички, а чёрные, с твердющими икроножными мышцами, конечности самки ксеноморфа. Марлен Дитрих перестанет петь, глубокий прокуренный голос умолкнет, додымит последний дюйм сигаретки и лицо актрисульки взорвётся гремящей из ада, бездонной пастью.