Паноптикус (СИ)

   Мы бродили с Евой по окрестностям, забредая в моложавые перелески. Я держал её за руку. Со стороны, наверное, нас легко было принять за семейную парочку. Он и Она вышли, чтобы счастливо размять свои косточки на лоне природы. И всё было хорошо: и молоденькая зелень, и свежий ветерок, и каскады певчих трелей, и её рука в моей руке - идиллия, пастораль. Но что-то меня тревожило, что-то отбрасывало на эту идиллию длинную тень. Я пытался понять, что же не даёт мне покоя, что мешает беззаботно вкушать радость весеннего уикенда. Я смотрел на свою подругу - радикально-чёрную красотку, глянцевито лоснящуюся в это время суток, словно вскрытую с ног до головы прозрачной смазкой для анального секса, и меня распирала гордость. Ева сверкала, чистенькая и скользкая, словно готовая к употреблению, но что-то всё равно не давало мне покоя - что это? Вскоре я понял что меня так тревожило. В глубине души я понимал, что подобная идиллия не может длится вечно, что у неё есть срок эксплуатации, что рано или поздно что-то обязательно нарушит эту гармонию. Полнота счастья грозила в любой момент лопнуть точно мыльный пузырь. И я, съёжившись душой, ждал когда это произойдёт. А то что это произойдёт, я нисколько не сомневался, магия любви скоропостижна и быстротечна. Именно это ощущение неминуемой грозы и привносило в теперешние мои переживания щепотку диссонанса, портило всю атмосферу примерного семейного выходного. Медовый месяц подходил к концу - жаль, конечно, но это факт.

   Да, медовый месяц подходил к концу, ничего не поделаешь, мы постепенно обращались в семейную пару, обременялись проблемами. Я смотрел на стоящее в зените, нейтронное светило, похожее сейчас на водяной знак, прозрачно сквозящий на купюре неба, и мне становилось тягостно от того, что всё это постепенно растворится во времени и непременно сиганёт в небытие. Что подобная гармония под банковской облигацией неба более не повторится, что это было в первый и в последний раз. Обременённая насущными заботами парочка - просто ужас. Я всегда презирал сентиментальность, я всячески изгонял её из своей жизни, но сегодня я полностью отдался ей в белые руки, целиком положился на волю её течения и, кажется, даже пустил мелкую буржуазную слезу - сентиментальный дурачок. Под этим нейтронным солнышком мои мозги потекли, как грязноватый февральский снег - как ни как весна. Я впервые увидел себя добропорядочным отцом семейства, который гуляет под ручку со своей обожаемой жёнушкой, и мне стало неловко от собственной импозантности. Мой гипотетический вес в обществе явно тянул меня вниз. Добропорядочность заклеймила меня и я, к своему ужасу, был не против этого, она просвечивала сквозь моё естество, как водяной знак на банкноте. Я даже пожалел что это скоро закончиться, что это уже исчезает, уже сейчас становится безвозвратно потерянным, частью загнанного в угол прошлого.

  - 29 марта. После обеда, занимаясь сексом с Евой, я вдруг увидел мрачную пустыню. Тёмные барханы, волна за волной, тянулись до самого горизонта - роскошным бархатным пескам не было конца. Казалось пески эти недавно горели, они потемнели от долгого, пожалуй, многовекового пламени, исходящего из центра земного ядра. Теперь пустыня напоминала подёрнутое сажей пожарище, по которому, прекрасно видимый как бы с высоты птичьего полёта, перемещался многочисленный караван. Какие-то молчаливые животные и, завернутые в ткани, малоподвижные люди шли гуськом друг за другом. Это было похоже на растянувшуюся на многие километры, траурную процессию. Кто эти люди и куда они движутся в абсолютном безмолвии? Караван уходил все дальше в глубь пустыни, словно собираясь без вести кануть в песках. Животные, сопровождавшие людей, не были верблюдами, ничего общего с кораблями пустыни, скорее они напоминали гнусных меланхолических насекомых. Среди них были гигантские сороконожки, оставлявшие после себя широкий как бы гусеничный след, и, совершавшие головокружительные броски, точно жестяные блохи, и, увеличенные до неимоверных размеров, покрытые матовым налётом, белесоватые мокрицы. Все эти твари скрежетали бронированными щетинками, шевелили усиками, перебирали хрустящими ячейками бесчисленного множества конечностей. Одна из тварей, похожая на исполинскую, полупрозрачную тлю, поглядела на меня своим круглым и выдающимся оком зеленоватого цвета. И я вдруг понял что эти насекомые умные, что они не насекомые вовсе, а древние жители этих мест, что это не люди их ведут по пустыне, а наоборот - эти существа были здесь за главных и они вели за собой безропотных, похожих на мумии людей.