Паноптикус (СИ)

   Людцов сидел на поребрике входного отверстия, как будто сидел на пороге отчего дома. Правда это было не просто сидение на пороге отчего дома, а его модификация, новый модернизированный вариант этого самого процесса - сидения на пороге отчего дома. Протирание тех же самых штанов на более высоком, техническом и моральном уровне. Но чувства, которые, при этом усовершенствованном процессе протирания штанов, осаждали человека, были в общем сродни тем, которые его осаждали, при процессе протирания штанов в старом его, ещё доисторическом варианте. Сродни, но не идентичные, много чего с тех пор изменилось, собственно, - почти всё, даже фасон штанов, разве что задница, на которой так по разному восседали на крыльце родительской хаты, не изменилась ни капельки, какой была такой и осталась, старая добрая жопа человека - единственно только она. Итак: задействовав неизменную в таких случаях часть тела, Людцов сидел на поребрике входного отверстия, словно сидел на пороге отчего дома, очень модифицировано протирая штаны нового фасона, и думая свою думу, суть которой сводилась к банальному разочарованию.

   Нехорошую в общем мысль обдумывал кибернетик - горькую. Горечь сочилась во всём над чем он сейчас мозговал. Может права была Ирина и он только лодырь и садюга. Садюга и лодырь, всё равно в какой последовательности, и ничего более. Он просто опустился и этот уровень, что ниже плинтуса, принял за откровение господне. А на самом-то деле ничего и не было, ничегошеньки, только лень и склонность к садизму. Он двигался по пути наименьшего сопротивления, потакая себе во всём, играясь по дороге в поцелованного Богом ребёнка. Так действительно ли ничего не было или что-то всё же наличествовало - как теперь разобраться. Корнелиус, тем временем, вскарабкался в зенит и бил прямой наводкой полуденными залпами корпускул. Белый свет, словно прибой, омывал небеса. Полотно лазури постепенно начало выцветать, скоро оно стало бледным точно после тысячекратной стирки. Под воздействием химического реагента солнечных лучей, цвет лазури вылинял до неузнаваемости. Небо стало неприятно-белым, словно бельмо. И под этим гремящим в апогее, нейтронным светилом Людцов как будто прощался с жизнью. По большому счёту, так оно и было: под этим гремящим в апогее, нейтронным светилом Людцов прощался с жизнью. На полном серьёзе.

   Скоро, однако, как следует напрощавшись, он поднялся, оторвал от поребрика свой абсолютный зад, и ступил в темноту внутренних помещений звездолёта. Людцов ступил из света полудня во мрак, пересёк пограничную черту и пропал в искусственной слепоте. Впрочем, зрение скоро вернулось, глаза быстро восстановились, привыкнув к скудному освещению. Опять начинался геометрический бедлам перпендикулярных коридоров, многоярусный слоённый пирог уровней и секций. Скверно освещенные коридоры тянулись в бесконечность, где-то там, далеко впереди, в бесконечности они и пропадали. По такому коридору можно было идти всю жизнь, никуда и никогда не сворачивая, идти и идти, и идти, и идти, пока сам в ней не пропадёшь, пока бесконечность тебя не поглотит. О, как бы это было замечательно. Согласитесь, сильный шаг: по-буддистски себя изжить, раствориться в вечной перспективе коридоров. У Людцова засосало под ложечкой, он почувствовал сильнейший спазм тоски: кажется, его снедала тоска по бесконечности. Неожиданно душа Владислава исполнилась невыразимой печалью по разъятым в никуда пространствам. По разъятым в никуда пространствам душа его неожиданно истомилась. Как было бы хорошо, сделав всего шажок, без околичностей ступить из этого коридора прямиком в космос, и двигаться по нему, вслед за расширяющейся Вселенной, навстречу никогда не иссякающей перспективе, пока не сотрётся на нет всё твоё материальное присутствие - всё до последнего атома. Пока всё твоё вещественное не амортизируется до дряблого дуновения квантовых частичек.

   Но сделав шажок, Людцов всего-навсего встретил чёрта, а не вышел в вожделенную бесконечность; чёрт рыскал по коридорам звездолёта в поисках съестного. А за ним показался ещё один, такой же длинноголовый, чёрный, жирно лоснящийся в темноте. Черти всегда рыскают по коридорам в поисках чего-то пожевать; чего-то пожевать и справить нужду - в этом их вся чёртова фишка. Один из них подошёл к кибернетику и принюхался в надежде что это, то самое, чем можно заморить червячка, но быстро поняв, что из этого роя ничего не получиться, тут же удалился, не солоно хлебавши. Удалялся он на полусогнутых, нарочно, словно в сердцах, скребя о стенку коридора жёстким своим хвостом. Находящиеся за плечами, хрящевые трубы отростков не по-доброму топорщились - ксеноморф, то есть чёрт, выказывал разочарование.