Пансион передержки шлюх

Лев представил себе Апраксина с топором и невольно улыбнулся, хотя и нечему: Саша был жилистым, но сильным, они как-то даже устроили армрестлинг, закончившийся ничьей.

– Уверен, что он захочет? – спокойно спросил Лев.

– Почему нет? – Апраксин откинулся на стуле. – Там красиво, птички. Он же любит ну, одиночество.

Лев курил, молча глядя на него.

– Ну не молчи, скажи что-нибудь, – взмолился Саша. – Я чувствую себя идиотом.

– Чувствуй на здоровье, – Лев перевел взгляд на узор обоев.

– Лев.

– Ты просил сказать что-нибудь – я сказал.

Саша цокнул и приложил руку с аккуратными нарощенными ногтями ко лбу.

– Хорошо, – тряхнул головой он. – Расскажи мне то, чего я не знаю. Я не хочу… Мне важно… Бля, да что я несу…

Апраксин выглядел таким потерянным, что Лев покачал головой и решил прийти ему на помощь:

– Да, у Юры есть особенности, но у кого их нет? Да, он другой. Я почитал статьи, но ставить диагнозов из интернета не хочу. Не забывай: Юра жил самостоятельно пять лет. Без меня, без тебя. Не преувеличивай его беспомощность, вот и все. Мне это неприятно, надеюсь не надо объяснять почему? – Лев потушил окурок и оперся о стол. – Отключи режим курицы-наседки, Саш. Всем будет легче.

– А если что случится?

Лев хотел ответить, но глянул в окно и закрыл рот. Потому что вдруг случилось. За окном стояла большая черная машина с тонированными стеклами.

***

Всего их оказалось четыре. Здоровенные матовые внедорожники, перегородившие собою три четверти двора. Их хозяин явно помнил лихие девяностые. Перед выходом Лев успел бросить Ленче:

– Сидите дома. Позвони Стасу.

Вышедшие из машин дюжие парни шуганули стайку школьников, и те с визгом рассыпались, только слышался топот убегающих ног. Лев поискал глазами полосатое кресло Августины Петровны и не найдя, вздохнул с облегчением. Сквозь плотный ряд темных фигур проглянуло очень бледное лицо Юры, которого Костя задвинул себе за спину. Бежать им было некуда: сзади топорщились густые неопавшие кусты. На Льва никто не смотрел – потому что не видели угрозы, а может, потому что не заметили: в центре круга происходило зрелище поинтересней.

Лукьянова можно было вычислить сразу – по взглядам его людей, по явно дорогому пальто и по массивной комплекции, как у гранитных вождей на постаментах. В следующую секунду Костя оказался в стороне от Носочка: двое бугаев держали его за локти. Юра замер, казалось, не дышал, и до побелевших пальцев вцепился в свою гитару.

Внезапно на границе круга произошло волнение, Лев услышал ругательства и знакомый голос.

– Опа-на. Это че тут нагородили?

Владик стоял перед Лукьяновым, в опущенной руке покачивалась сильно покоцанная жизнью бита. В толпе раздалось хихиканье: парень нетвердо держался на ногах и мог вызвать у этих мордоворотов разве что смех.

– Вы кто, а? Вам че в моем дворе надо?

– Влад, иди домой! – рявкнул Костя.

Владик глянул на него, улыбнулся, повел рукой:

– Вот это соседи мои. Их я знаю. А вас никто сюда не звал, валите-ка нахер.

Кто-то оттолкнул его подальше от босса, от падения Владика спас куст, посыпались листья. Лев, воспользовавшись заминкой и просветом в рядах, проехал к скамейке, по другую сторону которой стоял Юра.

– В милицию уже позвонили, имейте в виду, – сказал он, глядя на Лукьянова.

Кто-то из мордоворотов прыснул:

– Цирк уехал, клоуны остались…

Большой босс повернулся ко Льву и смерил его взглядом.

– А не надо милицию, – с ласковой акульей улыбкой сказал он.

Мужик вправду видел и лихо, и девяностые: ему было лет пятьдесят, холеное лицо расчерчивали шрамы. Серые глаза смотрели цепко.

– Не надо милицию. Будет только хуже.

– Почему? – прищурился Лев. – Твоя милиция тебя бережет?

Лукьянов улыбнулся шире.

– И хамить мне не надо. У меня все по закону. Мне нужен вон тот мальчик, который поступил очень некрасиво. Подписал со мной договор, я вложил в него денежку, и немалую. А мальчик сбежал, – развел руками он.

– Ты что-то подписывал? – быстро спросил Лев.

– Н-нет-т.

Как вообще Носочек сумел хоть слово сказать – загадка.

– Да что ты! – преувеличенно удивился Лукьянов, неспешно расстегнул пальто, достал пачку бумаг и помахал ей в воздухе. – А это вот – видишь? «Акация» принадлежит кому?

– Хренову Алексею Всеволодычу, – уверенно сказал голос Апраксина у Льва над ухом.

Лукьянов повернул голову.

– О, Сашенька, звезда моя. Нет, ошибаешься, – посерьезнел он. – Технически – мне.

– С какого это времени? – поднял бровь Апраксин.

– Сашенька, я весьма сожалею, – вздохнул Лукьянов, – но твой голос не в моем вкусе. – в тоне проступила отчетливая угроза, – Так что закрой рот, пока тебе кто-то из моих ребят макияж не попортил. Они, видишь ли, нервничают, когда я недоволен, – снова вернул притворно-извиняющийся тон Лукьянов. – А я недоволен поведением вот этого негодника. – указал он на Юру. – Смотри, Юрочка: по всей форме выправлено. И контракт, и сумма.

– Это неправда, – собравшись, единым духом выпалил Носочек.