#Панталоныфракжилет

Впрочем, оно даже и не совсем английское. Академику Челышеву, востоковеду по специальности, простительно считать, будто оно пришло к нам “из американского английского”. (Интересно, кстати, почему именно из американского? Из-за ассоциации “американского” с чем-то вредным и враждебным?) На самом деле в американском английском наемного убийцу называют hitman. В британском название несколько ближе – contract killer, но вторая часть отдельно в этом значении не употребляется. Слово killer – нейтральное, означающее “тот, кто убил/убивает”, оно широко известно хотя бы по названию косатки killer whale, “кит-убийца”, и с равным успехом может применяться к неодушевленным объектам, например эпидемиям инфекционных болезней[19]. Русское слово киллер в его профессиональном прочтении – типичный псевдоанглицизм, казус, описанный в англоязычной литературе по языкознанию. Он известен и в итальянском[20]. Как ни относиться к романтизации наемных убийц, американская “лингвокультура” в ней не виновата.

Что касается идеи, будто слово киллер придумано с целью завуалировать нежелательное явление и не называть убийцу убийцей, она относится к области чистого фельетона, а не языкознания. Невозможно себе представить, чтобы кто-то кому-то с почтением говорил: Ты киллер. Столь же невероятно, чтобы реальный преступник представлялся при знакомстве в респектабельном обществе: Я киллер. Зато это слово оказывается весьма полезным журналисту или следователю, так как содержит важную дополнительную информацию. В самом деле, убийца слишком общее слово (убийцей может быть и алкоголик, который стукнул соседа бутылкой по голове), нужно указать на конкретный вид преступления – заказное убийство. Особенность киллера в том, что он выполняет чужое поручение, и полиция обязана искать также и заказчика. Хотя в русском языке было выражение наемный убийца, оно отдает неуместными ассоциациями из исторических романов – мерещатся какие-то плащи, шпаги и перстни с ядом, не имеющие отношения к современным реалиям. К тому же язык при прочих равных обычно выбирает более короткое наименование.

Так что бессмысленно упрекать слово киллер в том, что оно не выражает моральной оценки – оно для этого не предназначено. (И, кстати, почему у ревнителей нравственности не вызывают отторжения благородные разбойники? Неужели они полагают, что Робин Гуд и Стенька Разин, как в мультфильмах, никого не убивали?)

Большинство же заимствований обозначают вполне невинные вещи: ну кому и чем мешает деятельность эйчара, копирайтера или криейтора? И все-таки реагируют на них весьма бурно.

Любопытно, что абсолютно во всей литературе, посвященной речевым нормам, заимствования оказываются в одном ряду с жаргоном. Хотя многие жаргонные слова исконно русского происхождения – криминальные наехать, беспредел, замочить или молодежные отвязный, предки, круто. И тем не менее, когда речь заходит о “порче” или “засорении” языка, обвиняют “иностранные слова и жаргон”. То и другое ощущается как принадлежащее к одной категории. Не зря на портале “XXII век” появился диптих Ирины Фуфаевой – статьи “«Почему нельзя сказать то же по-русски?», или О мифе порчи языка заимствованиями”[21] и “О мифе порчи языка. Часть 2. Словечки «с площади»”[22]. Выходит, и лингвисту, изучающему языковой пуризм, эти два страха – страх перед заимствованиями и страх перед жаргоном – интуитивно видятся как явления одного ряда.

Может быть, разгадка проста, и иностранные заимствования пугают нас просто потому, что эти слова новые? Людям свойственно бояться нового[23]. У психологов есть для этого явления специальный термин – неофобия. Страх перед новизной имеет глубокие эволюционные корни: новое может быть потенциально опасным. Так, мышам и крысам неофобия помогает избежать ловушек и отравленных приманок[24]. Но стоит ли нам брать пример с крыс? Кому и когда повредили новые слова, даже если они звучат неуклюже? Если же эти новые слова обозначают неприятные явления, то, может быть, бороться стоит не со словами?

Как это ни парадоксально, неофобия иногда наносит удар замыслам пуристов – когда предлагаемое ими “исконное” слово ощущается как более новое и непривычное, чем иностранное. Так, французской Комиссии по терминологии не удалось внедрить замену уже привычного e-mail на mél[25]. А вот исландцы успешно внедрили название для компьютера tölva – от tala “число” и völva “прорицательница” (Льюис Кэрролл завидует в гробу!). Правда, при этом они не смогли отделаться от заимствований в словах tölvupóstur “электронная почта” (póstur, как и русское почта, заимствовано из латинского positus “гонец”) и diskur “диск” (заимствовано из греческого dískos “тарелка” или “спортивный снаряд такой формы”).