Плотина возвышалась над высохшим дном на 80 метров. Внизу был устроен периметр в периметре. Чтобы закрыть доступ к излому, он был огорожен забором с колючей проволокой. Поверх установлены вышки с прожекторами, которые ярко освещали сюрреалистическую картину-подбираясь почти к стенам бастиона застыл извилистый черный червь, пересекая все бывшее дно великой реки от края до края. Остальная часть дна с лесами, кустарником и холмами тонули в чернильной темноте, в сетчатке отпечатывался исключительно ярко освещенный излом. Буквально через минуту стало казаться, что излом катастрофически расширяется в сторону от Плотины, в него уходят леса и холмы, а он, не замечая этого, требует еще и еще еды.
Я резко отвернулся.
— Что подействовало? — участливо поинтересовался Вальжан. — Каждый видит что-то свое. На самом деле ширина самой трещины не более пары метров, альпинисты с трудом спускаются со снаряжением. Глубина грунта в изломе 550–600 метров, а дальше начинается гранит. В нем тоже трещина, на этот раз глубиной в десятки километров. Похвалиться изученностью феномена не могу, спецы даже до гранита не дошли. Там на самом деле ад-высокие ионизирующие излучения, нет связи, мозги закипают в буквальном смысле.
Он направил датчики вниз и озадаченно заметил:
— Самое паршивое, что прибор показывает перемещение искомой аномалии в это самое пекло. Скорее всего, наводки, но в Центр я сообщить обязан. Ты чего, Женя?
А что, я ничего. Достал ствол и уставил Вальжану в лоб.
Меня не насторожило, что он не стушевался, вообще никак не прореагировал, а должно было насторожить.
— Где я прокололся? — спокойно спросил он. — Когда сказал-Центр? Но это у нас в «конторе» так называют…
— Не утруждайся, — оборвал я его. — Я представления не имею о Центре. Просто ты сказал: «Все так и было», а настоящий Вальжан, не Двойник, выразился бы «Усе так и було»!
— Но я не говорил: «Все так и…», — Вальжан осекся и продолжил уважительно. — Поймал, Женя!
А потом засмеялся.
Перед тем, как меня шандарахнули сзади по голове, я еще успел подумать, чего он так заливается.
А дальше тишина.
10. Вальжан
— Здравствуй сучье племя, младое незнакомое! — так хотелось сказать, но меня давно отучили говорить, что хочу.
В поисках свободного стола я зашел к оперативникам, их вечно не было на месте, но оба стола как назло оказались заняты. За одним сидела силиконовая Барби лет 20-ти не больше, за другим парниша с толстым слоем крема на лице по последней моде.
Я вежливо попросил разрешения заполнить нужные бумаги за их столом, не сразу же им морды бить.
— Что, папаша, льготы пришли оформлять? — заржал парниша, показав зубы «лошадиная крепость».
Девица изо всех стараясь сохранять серьезность, прыснула.
— Заявление на бесплатный сиалекс? — продолжал «петросянить» молодой.
Я понял, что обвинения в мой адрес стремительно переходят в разряд особо тяжких.
— А то вы с койки скатываетесь во сне! — досказал парень старую как мир шутку, которая явилась для Барби откровением, и она заржала тоже. Аки лошадь.
— Молодые люди, мне действительно надо составить важные бумаги! — произнес я, быстро теряя терпение.
— Перед тем как помять их и использовать по прямому назначению? — солировал парень. — Папаша, ты хоть догадываешься, куда пришел? Или уже бесполезно достучаться до мозгов, их давно Альцгеймер съел?
— Какие ты слова умные знаешь, — произнес я сквозь сжатые зубы, сильно хотелось кого-то убить. — Кто ты? Откуда ты тут взялся? И даже не так. Что ты тут делаешь, малец? Папу ждешь?
Зюзин появился не вовремя, оказавшись между мной и пошедшими и пятнами, и полосками молодым шутником.
— Не трожь отца, гад! — кричал он.
Я молча выжидал дистанцию для прямого в челюсть.
Выведя меня в коридор, Зюзин озабоченно спросил:
— Что ты на самом деле сказал о его папе?
— И про маму тож! — зло буркнул я.
— На маму его насрать, но его папа начальник УСБ Центрального района генерал Пантелеев! Тебе сейчас с его семейством сориться совершенно ни к чему. Кстати, ты не сказал, как тебя выпустили из сумасшедшего дома?
Выпустили самым тривиальным образом.
После задержания меня привезли на Никитинскую, где я был с распростертыми объятиями встречен подполковником Любовью Михайловной Родочинской. Костистое лицо, которым удобно было бы колоть орехи, лучилось неподдельной радостью.
— Не чаяла встретить вас ты скоро, майор! — призналась она с неожиданной нежностью.
— За что я арестован? — спросил я.
— Никто не говорит об аресте! — удивилась она самым естественным образом. — Речь всего лишь о задержании. Арестовывает суд. Но я бы не стала слишком сильно рассчитывать на его гуманность.
— Вы считаете нашу судебную систему негуманной? — невинно поинтересовался я. — Надеюсь, здесь ведется видеозапись?