Пантелеев

Так же блещет своей словесной фактурой другой знаменитый рассказ Пантелеева "Часы". Здесь вершина его раннего творчества. И здесь вся сила повествования - в его языке. Как другие владеют французским языком или греческим, так Пантелеев в совершенстве владеет живописным жаргоном улицы двадцатых годов. Жаргон этот был стихийно создан беспризорными детьми и подростками, прошедшими сквозь воровские притоны, барахолки, ночлежки, комендатуры, отделения милиции и так далее.

Пантелеев взял на вооружение этот презираемый всеми жаргон и с большим художественным тактом ввел его в узорчатую ткань повествования, слегка окрашенного тем же жаргоном. И опять получился сказ, вся прелесть которого в выразительности живых интонаций. Этот рассказ фонетический. Поэтому "Часы", как и "Пакет", необходимо читать вслух, а не только глазами. В нем есть своеобразная музыка, мерный ритмический строй. Для этого ритмического строя типичны такие, например, близкие к дактилю построения фраз:

"И лошадиная морда врезалась в Петькин затылок".

"Петькино счастье - успел отскочить. А не то раздавил бы его..."

"Что? - говорит. - Повтори! Как ты сказал? Поразительный?"

Впервые на тенденцию к гекзаметру в рассказе "Часы" указал поэт Заболоцкий (см. 7-ю главу воспоминаний Пантелеева "Маршак в Ленинграде").

Конечно, этот дактиль в "Часах" ненавязчив. В чистом виде он почти не встречается здесь, но потенциально присутствует на всем протяжении текста, причем его каданс то усиливается, то слабеет, отчего проза все же не переходит в стихи.

Как и в "Пакете", юмор ситуаций сочетается здесь с юмором словесно-речевым, что и сближает Пантелеева с такими мастерами этих двух разновидностей юмора, как Бабель, Зощенко, Ильф и Петров.

IV

Творчество Пантелеева крепко спаяно с нашей эпохой. Революция отражена в его автобиографической повести "Ленька Пантелеев". Гражданская война - в его "Пакете". Период нэпа - в "Часах". Отечественная война и главным образом ленинградская блокада дали ему обширный материал для его излюбленной темы: красота и моральное величие мужества. Иным маловерам, пожалуй, покажется, будто Пантелеев выдумал свои "Рассказы о подвиге", будто он изобразил фантастические, невероятные случаи, которые и выдает за реальные факты.

Все эти случаи действительно на грани фантастики, но не нам, пережившим всенародную войну, сомневаться в их истинности, так как нам посчастливилось видеть своими глазами, сколько детей было наэлектризовано героическим патриотизмом в те дни.

Повторяю: только благодаря мастерству Пантелеева в воссоздании живого языка персонажей многие сюжеты, которые сами по себе, в голом виде кажутся далекими от реальной действительности, воспринимаются читателями как вполне достоверные.

И это не только в цикле его рассказов о детях, но и во многих других вещах, где он изображает эпизоды, которые сами по себе, вне художественного их оформления, показались бы беллетристической выдумкой.

К числу таких эпизодов принадлежит, например, тот великодушный порыв, о котором повествует Пантелеев в автобиографической повести. Человек, увидев полуголого нищего, дрожащего на улице от холода, сбрасывает с себя теплую бекешу и отдает ее нищему, а сам остается без всякой защиты от пронзительных петербургских ветров. Редкий, исключительный случай, который даже трудно представить себе на фоне обыденной действительности.

Под пером Пантелеева даже такой случай приобрел достоверность реального факта. Это произошло оттого, что верно схваченный диалог нищего и его благодетеля звучит убедительно, натурально и жизненно.

Вот этот любопытный диалог, художественное правдоподобие которого усугубляется тем обстоятельством, что благодетель, совершая свой подвиг любви, не произносит при этом ни единого доброго, ласкового или сентиментального слова, а, напротив, прикрывает свое благодеяние грубостью:

"- Подай копеечку, ваше сыкородие, - щелкая зубами, проговорил он (нищий. - К.Ч.), почему-то улыбаясь.

Иван Адрианович посмотрел на молодое, распухшее и посиневшее лицо и сердито сказал:

- Работать надо. Молод еще христарадничать.

- Я, барин, от работы не бегу, - усмехнулся парень. - Ты дай мне работу.

- Фабричный?

- Каталь я... У Громовых последнюю баржу раскатали. Кончилась наша работа.

Ленька стоял рядом с отцом и с ужасом смотрел на совершенно лиловые босые ноги этого человека, которые, ни на минуту не останавливаясь, приплясывали на чистом белом снегу.

- Сапоги пропил? - спросил отец.

- Пропил, - улыбнулся парень. - Согреться хотел.

- Ну и дурак. В Обуховскую попадешь, там тебя согреют - в покойницкой.

Парень все еще стоял рядом. Иван Адрианович сунул руку в карман. Там оказалась одна мелочь. Он отдал ее всю парню и пошел. Потом остановился, оглянулся. Парень стоял на том же месте, считал на ладони деньги. Голые плечи его страшно дергались.

- Эй ты, сыр голландский! - окликнул его Иван Адрианович.

Парень несмело подошел.