От этого внезапного перехода на «ты» и недвусмысленно обозначенной уступчивости его просьбе Дмитрий Николаевич почувствовал, что снова теряет твердую почву под ногами. Ещё никогда ему не было так сложно разговаривать с женщиной. С трудом преодолев замешательство и не поддаваясь искушению тоже назвать Шарлотту на «ты», он спросил:
– Что вам на самом деле известно о делах Вяземского? И что там за история с похищенным документом?
– Похищенный документ на самом деле был… – неохотно начала рассказывать Шарлотта. – Но с этим документом всё… на другую сторону…
– Наоборот? – догадался Руднев.
– Да, именно так! Наоборот…
– В каком смысле?
– В том смысле, что не Paul рассказал мне о нём, а я ему рассказала.
Дмитрий Николаевич откинулся на спинку стула, и лицо его приняло крайне скептическое выражение.
– Хотите сказать, что вам каким-то образом стало известно про похищенный из царской канцелярии документ? – спросил он недоверчиво.
– А что вас на этот раз смущает? – с вызовом парировала француженка.
– Откуда вы могли узнать о таком казусе, Шарлотта? Это должна быть крайне засекреченная информация.
– Даже самая секретная информация иногда
– И вы назовёте мне того, у кого
– Конечно, назову! – небрежно пожала плечам Шарлотта. – У полковника Уварова. Знаете такого?
– Фёдор Борисович Уваров? Глава Кавказского окружного интендантского управления? Да, я его знаю.
Скепсис Руднева сменился напряжённой заинтересованностью, но он не подал вида.
– При каких же обстоятельствах полковник рассказал вам про документ? – ровно спросил он.
– On a un interet commercial commun
Цинизм, звучавший в словах женщины, неприятно резанул Рудневу слух, а предположение о характере благодарности неожиданно всколыхнуло в его душе гневно-гадливую эмоцию по отношению к пройдохе-полковнику. Руднев внезапно понял, что окажись Уваров сейчас рядом, он бы с превеликим удовольствием влепил тому оплеуху, а потом с радостью бы принял вызов и пристрелил негодяя.
Вся эта сумятица чувств в полной мере отразилась на лице Дмитрия Николаевича, и Шарлотта это не только заметила, но абсолютно правильно поняла.
– Theodore получает от меня не ту плату, о которой вы подумали, – усмехнулась она. – Rembourse feminin (фр. платить по-женски) было бы для этого coquin
– Слишком жирно… – подсказал Руднев и не удержался от улыбки, причиной которой была не столько забавно искажённая фигура речи, сколько злорадство, хотя и мелочное по его же собственному пониманию, но пролившееся на душу елеем.
– Вот именно!.. Я расплачиваюсь с полковником старыми добрыми деньгами. Это устраивает нас обоих.
– Так как же он вам проболтался?
– Он не то чтобы проболтался мне. Я подслушала случайно. Theodore явился ко мне за очередным le paiement
– Что именно вы услышали?
– Theodore кричал на кого-то. Говорил, что это всё Мизинец, что только он мог стащить документ из царской канцелярии, что больше некому, и что теперь все они рискуют головой, если дело вскроется. Полковник обещался удавить Мизинца и высказывал ещё что-то о его матери… Это же такое русское ругательство, да?
– Да, очень грубое ругательство… А что он говорил про грузинского Михаила и болгарского Ивана? Вы поняли, о ком была речь?
– Нет, не поняла. Я даже подумала тогда, что речь шла не о людях. Уваров сказал, что грузинского Михаила и болгарского Ивана постараются продать в первую очередь.
– Продать? Вы не ошибаетесь?
– Не ошибаюсь! Я ещё подумала, что полковник говорит о каком-то оружии, используя грифованые названия. Вы же понимаете, что для меня крайне важны подобные вопросы. Мой le activite