Пантеоцид

Пьяный Гавриил-Лан все еще сидел за столом. Через его плечо Михаил увидел, как подходит Лайла. Она была одета по-рабочему: в черный кожаный корсет, чулки в сеточку и туфли на высоком каблуке. Наряд базировался на земных образцах, но его доработали под ангельские крылья. Хотя, отметил Михаил, она окрасила оперение в черный, в тон одежды. Краска должна смываться водой, размышлял он; Михаил знал, что при дворе Яхве Лайла создавала о себе совсем иное впечатление, и угольно-черные крылья там неуместны. Придворная внешность для нее была фасадом — как и для большинства постоянных гостей клуба.

— Почему ты считаешь, что люди... — Гавриила-Лан прервал удар хлыста по столу.

— Ты пьян. Плохой, плохой архангел. Что я тебе говорила про выпивку? Как ты можешь оказать мне должное почтение в таком состоянии? И где моя дань?

— Простите, госпожа Лайла. Я не...

— Довольно извинений. Иди за мной, я с тобой разберусь.

Она увела Гавриила-Лан в одну из верхних комнат — ту, что тщательно звукоизолировала. Михаил-Лан смотрел, как они уходят. Ему подумалось, что займись Яхве много тысяч лет назад хорошая домина, Вселенная избежала бы множества проблем. Впрочем, тогда люди до этой идеи еще не додумались.

— «Пенсильвания шесть — пять тысяч»[43], — возбужденно распевал хор посетителей. Михаил-Лан заметил, как отличается пение, которым народ наслаждается, от разрушающего душу утомительного песнопения, на котором настаивал Яхве.

— Михаил-Лан, прошу, вы мне не поможете?

Говорила одна из молоденьких девушек-ангелов. Михаил присмотрелся: ее глаза припухли, из носа слегка текло, и она слишком часто моргала.

— Чем могу помочь, Мейон?

Михаил знал ответ, но хотел услышать от нее.

— Пожалуйста, мне нужно. У меня все закончилось.

Михаил-Лан пробежался по списку в памяти. Она сидела на героине, а он еще поддерживал связь с военной хунтой Мьянмы[44] и хранил хороший запас. Назревала большая проблема: война с людьми нарушила поставки, всем начнет сильно не хватать.

— Прошу, — в отчаянии заплакала Мейон. — Мне нужно немного. Мне больно. Я все сделаю, все, что захотите.

Михаил-Лан живо представил кое-что интересное из этого «всего», но прогнал мысли. У него есть задачи важнее личных удовольствий.

— Послушай, Мейон, эта начатая Яхве тупая война все испортила. Все ищут, где взять. Вот что я сделаю: дам тебе немного из личных запасов, просто чтобы ты продержалась до конца войны. Но никому не рассказывай, или все захотят.

— Спасибо, Михаил, огромное вам спасибо! Я имела в виду то, что сказала — я сделаю все, что захотите.

Ты удивишься, что это будет, подумал Михаил-Лан. А предупреждение не рассказывать никому означало, что она всем раззвонит о его заначке. И они тоже сделают все, что он пожелает.

— Пойдем, подлечим тебя.

Михаил-Лан перед уходом еще раз окинул клуб взглядом. Дела здесь определенно идут весьма хорошо. Но сейчас ему придется вернуться к роли и доложить Яхве последние известия о войне. Возможно, в этот раз он снова увидит представление из разноцветных молний.

Глава VI

Учебный лагерь пехоты, Форт-Беннинг[45], Джорджия. Январь 2009.

То, что рядовой Мартин Чеснат все еще служил рядовым, было просто несправедливо. Других экстрасенсов на службе уже произвели в офицеры, они командовали собственными подчиненными. А Чеснату не разрешали даже есть в офицерской столовой; попытка сделать это вызвала отнюдь не тихое удивление его командира и многочисленного кухонного наряда.

Он требовал производства в офицеры и даже написал генералу Петреусу, настаивая на повышении хотя бы до майора. В ответ пришло вежливое письмо адьютанта с уведомлением, что генералу Петреусу отныне известно о существовании Мартина. Звучало не очень-то ободряюще.

Назначения Чесната становились все грязнее, тяжелее и утомительнее. Постепенно он сдался и делал лишь необходимый минимум, чтобы не привлекать к себе внимание командиров.

А теперь он, в довершение всего, еще и слег от какой-то болезни. Она началась несколько дней назад. Рядовой проснулся с болью во всем теле и воспаленным горлом, которому не помог даже кофе из солдатской столовой. Он доложился в медпункт, где его недуг квалифицировали как обычную простуду, выдали горсть таблеток аспирина и велели возвращаться к службе. На следующий день у солдата начался жар, от слабости он не мог даже двигаться. Чеснат снова обратился в медпункт. Хотя он и не знал, но его унтер-офицер был добрым человеком, с грустью наблюдающим за по собственной глупости рушащим жизнь молодым парнем. Офицер попытался дать ему добрый совет: «Слушай, парень, работая спустя рукава, ты никогда не получишь достойного вознаграждения».

Но погруженный в обиды и праведное негодование Чеснат не слушал и продолжал трудиться кое-как, падая все глубже и глубже. Лихорадка постепенно усиливалась, а боль в мышцах стала такой, что не давала ходить. На очередной побудке он попытался встать и рухнул от усилий. Мартин распростерся на койке, глотая воздух.