Пантера Людвига Опенгейма

Давид смял в кулаке письмо. «Что ж, ваша светлость, – скрипнув зубами, улыбнулся он самому себе, – вам придется забыть слово “жеребец”, а если вы еще хотя бы раз нахмурите брови так, как это привыкли делать, я отлуплю вас. И поверьте, это будет ой как больно!» Он перечитал письмо, а, закурив новую папиросу, улыбнулся самому себе: «Ты тоже гениальна, Лейла». Давид вдруг поверил, что та минута – избавления от этой женщины, – минута, о которой он думал последнее время, которой так боялся и в которую до конца не верил, обязательно придет. Когда? Он этого не знал.

Но, может быть, очень скоро…

8

Он приезжал к Равенне Руоль каждый день в шесть часов вечера и уезжал в полночь. В его распоряжении был один из экипажей герцогини. Но каждые из этих шести часов отнимали часть его жизни! Эта женщина была не просто роскошной красавицей, истекавшей похотью, она оказалась той ослицей, которую стоило убить, чтобы доставить ей настоящее удовольствие.

Они мучили друг друга в каждом уголке замка – везде, где могли уместиться двое, чтобы совершить акт совокупления. Лейла была тенью их вынужденного греха. Она сопровождала их с блокнотом, куда заносила ежедневный заработок Давида. Герцогине это нравилось. Стиснув зубы, Давид сносил выдумки женщин. Ему нужны были деньги, и он задался целью – любой ценой получить их.

Однажды за ужином, ловя его взгляд, герцогиня спросила:

– Рудольф, не скрою, меня беспокоит один вопрос. Когда наш контракт закончится и ты получишь необходимую тебе сумму, мы… останемся любовниками?

Давид подарил ей самую обворожительную улыбку:

– Конечно, милая. Ты – мой цветок! Моя белоснежная роза!

Лейла только усмехнулась этой лжи, но не выдала хозяйке своих чувств.

– И ты не пожалеешь об этом! – зарделась герцогиня. – Вот увидишь, Рудольф, я буду самой щедрой любовницей!

Он ненавидел ее. Ненавидел ее жадный рот, наглые глаза, ее грудь, пышные золотые волосы, – все, из чего она была слеплена! И особенно – ее кроваво-алые ногти. Давид боялся раздеваться при старике и Пуле, когда возвращался домой.

Но еще больше он ненавидел Рудольфа Валери. Давида неотступно преследовало ощущение, что сам он и впрямь раздвоился. Тот, второй, появился уже давно, но именно сейчас эта раздвоенность стала реальной до ощущения панического страха. Он перестал быть просто Давидом Гедеоном. Рядом всегда находился его отвратительный двойник, двуличный и опасный тип, которому незнакомка на пирсе однажды дала придуманное ею имя. С Лейлой этот ублюдок страстно желал быть зверем, но в сердце испытывал неистребимый страх; с герцогиней он был способным альфонсом и талантливым лицемером; с глупой Розаной – жестоким насильником; для несчастного Герцога он стал безжалостным палачом. Рудольф Валери давно зажил своей собственной жизнью. Теперь ему не только был не нужен тот – другой, настоящий, – теперь он сам медленно, но верно становился первым…

Давид успокаивал себя одним: когда долг Цезарю Мауросу будет выплачен, он убьет своего двойника. Рудольф Валери прекратит свое существование.

И уйдет он не один.

9

– Здесь ровно половина – семьдесят тысяч, – вытащив из кармана пачку ассигнаций, сказал Давид. – Через две недели, господин Маурос, я принесу остаток.

Под взглядом двух здоровенных молодцов в смокингах, похожих на быков из одной упряжки, Давид положил перед яйцеголовым и безбровым гигантом деньги и отступил назад.

– Вы не сдержали слова, господин Валери, – сказал Цезарь Маурос. Окутав себя дымом сигары, он прищурил левый глаз. – Очень жаль. Кстати, – он подался вперед, – вы не из тех мужчин, кто принимает деньги от женщин? Ей-богу, таким прохвостам я отрезал бы их горячие хвосты! – Не спуская с гостя глаз, враз превратившихся в острые буравчики, он вновь крепко затянулся сигарой. – Я не возьму ваших денег – не возьму их сегодня. Но завтра вечером в это же время я получу от вас все. Слышите? – все. – Дымчатый «кошачий глаз» угрожающе сиял на мизинце его правой руки. – И не пытайтесь сбежать – я отыщу вас. И, поверьте, я сумею показать вам, чего стоит долг, неуплаченный вовремя Цезарю Мауросу. До скорой встречи, господин неудачник. Кланяйтесь Лейле!

10

Давид подъезжал к Жеррадону. Просить денег у отца, которого он когда-то безжалостно оскорбил и бросил, было уже поздно. Хотя, может быть, он и дал бы ему необходимую сумму. У Баратрана он не взял бы ни гроша. Он не мог смешать два этих мира, в которых жил, не мог дать им пересечься. Ему казалось, он скорее бы умер! Оставалась дочь старика – великолепная Равенна Руоль…

С тех пор, как он стал другом герцогини, Давиду был открыт парадный вход. Давид отворил калитку возле массивной каменной арки с чугунными воротами, прошел по главной аллее к замку.

В дверях его встретил камердинер герцогини.

– Это невероятно, господин Валери, невероятно! – залепетал тот. – Она умерла – задохнулась! Представьте, всего лишь лососевая икринка, сударь. Одна только икринка! Сегодня утром, за завтраком…

Давид схватил его за руку:

– Кто?! Говорите толком!

– Хозяйка! Это ужасно, господин Валери! Попала не в то горло!