— Плевать на деньги! — горячо воскликнул Кох. — Людей нужно спасать! Посмотрите, что уже сейчас с ними стало, они же словно обезумели все, не ведают, что творят. Людоедство в стране началось! Тюрем не хватает, преступность через край хлещет и становится нормой жизни, происходит полный распад личности, деградация общественного сознания, отказ от моральных, общечеловеческих ценностей, от добра, от правды — и все это только ради удовлетворения тщеславия одного человека!!! Он ослеплен, он уже тоже попал под воздействие генератора, и ему кажется,
что всего этого он добился сам и его правда любят и уважают те, чьи жизни он исковеркал и коверкает! Его самого спасать нужно! Нас ведут к гибели, перекраивая сознание, и мы идем покорно, как стадо баранов, к пропасти во главе со своим слепым пастырем! А вы говорите, деньги! Да вы только представьте на минуту, что будет, если это воздействие прекратится: люди сразу очнутся и даже не смогут понять, почему они так долго позволяли дурачить себя. Это же своеобразный гипноз, поймите, только вас не усыпляют, а позволяют думать и делать что-то якобы по своему усмотрению. Это называют еще цыганским гипнозом, или сентетивным, когда вы сами отдаете свои деньги и драгоценности гадалке, а потом недоумеваете, зачем и как позволили себя обдурить. Только речь идет не о цыганке, а о мощнейшей психотронной пушке, из которой расстреливают нашу страну, превращая людей в зомбированных рабов!
Он замолчал и вытер пот со лба, а мне почему-то захотелось вскочить и убежать подальше от этих опасных речей и даже самой мысли о том, что все это может оказаться правдой. Конечно, я была уверена, что все это плод воображения старика ученого, который зациклился на своей биоэнергетике и теперь подгоняет имеющиеся факты под свою теорию. Все это звучало настолько дико и страшно, что мне не хотелось даже допускать мысли о существовании этой проклятой психотронной пушки. Любые другие причины происходящего устроили бы меня больше, но только не искусственное создание кризисной ситуации в стране. Пусть лучше стихия сметет все дома, чем сами люди. Так спокойнее и есть на кого свалить вину. И мне вдруг захотелось доказать этому профессору, что он не прав, что нет никакой пушки, и хотя жить от этого не станет легче, все же на душе будет спокойнее. Но для этого нужно было продолжать расследование, а это могло оказаться гораздо опаснее, чем я предполагала вначале. Нужно было отыскать этого Кобылянского.
— А что вы еще знаете о Кобылянском?
— Сейчас — ничего. Даже наши связи не помогают. Он исчез, словно бы растворился здесь, в Москве. Известно лишь, что в самом конце восьмидесятых он покинул Киев и приехал сюда. Он обращался в газеты, на телевидение, радио, пытаясь привлечь внимание к своей персоне. Он первым обнаружил закодированную информацию в сеансах Кашпировского, которого Горбачев использовал в качестве психологических вожжей в период становления гласности и демократии, иначе Горбачева сразу бы смели, как смели коммунистов в странах бывшего соцлагеря. Кобылянский обращался и к некоторым из нас, но мы, к сожалению, не воспринимали его всерьез. Сейчас он не числится ни в каких списках, его словно вообще не существует и никогда не существовало.
— А может, его уже убрали? — предположила я.
— Не думаю, что кто-то станет резать курицу, несущую золотые яйца. Тогда бы убрали и Пенькова, и многих других. Без создателя аппарат не будет работать — это страховка, которую каждый ученый оставляет для себя на случай, если от него захотят избавиться.
Вот вам фотография Кобылянского… Хотя он наверняка поменял внешность и фамилию. — Он положил передо мной снимок черноволосого мужчины лет тридцати, с волевым лицом и маленькими
— Но вы сказали, что в сектах используют УВЧ, — напомнила я. — При чем здесь Кобылянский?