Панцирь великана

– Зачем я стану ему писать? – ответил м-р Ашбёрн: – нет, это не то, Соломон читай дальше.

«От вашей красавицы дочери (эге, Трикси!) мы тоже принуждены отказаться, хотя я с большой неохотой, но не смотря на некоторые значительные достоинства, в ней есть некоторая грубость (вот тебе раз! она свежа и нежна, как роза!) вместе с какой-то незрелостью и полным отсутствием формы и содержания (ты знаешь, что ты легкомысленна, Трикси, я всегда тебе это говорил!) и это, по нашему мнению, не позволяет нам войти с вами в соглашение по этому предмету».

Дядюшка Соломон, дойдя до этого пункта, положил письмо на стол и оглядел всех, разинув рот:

– Я думал, что могу похвалиться понятливостью, но это превосходит моё понимание, – объявил он.

– Вот люди… как бишь их зовут? Лидбиттер и Ганди (должно быть занимаются по газовой и декоративной части) пишут одновременно, что не могут придти, поглядеть на ваши звонки, в исправности ли они, и что не желают жениться на вашей дочери. Кто их просил об этом? Неужели ты так низко пал, Мэтью, что пошёл предлагать руку Трикси какому-то газопроводчику? Не могу этому поверить; что же это все значит в таком случае? Объясните мне и я вам буду за то очень благодарен.

– Не спрашивайте меня, – отвечал несчастный отец, – я ничего об этом не знаю.

– Трикси, тебе известно что-нибудь насчёт этого? – спросила миссис Ашбёрн подозрительно.

– Нет, милая маменька. Я не желаю выходить замуж ни за м-ра Лидбиттера, ни за м-ра Ганди.

Положение Марка становилось нестерпимым; сначала он надеялся, что если промолчит, то отделается от расспросов в настоящую минуту, когда на него обрушился тяжкий удар: отказ редакции напечатать оба его романа, на которые он возлагал такие надежды. Перенести этот удар публично было ещё тяжелее, но вот он понял, что никак не отделается и что родственники не оставят этого дела без расследования, а потому решил поскорей вывести их из заблуждения.

Но голос его дрожал и лицо было красно, когда он сказал:

– Полагаю, что я могу объяснить вам это.

– Ты! – вскричали все, причём дядюшка Соломон заметил, что молодые люди очень поумнели с тех пор, как он был молод.

– Да! это письмо, адресовано ко мне… видите на конверте стоит: М-р Ашбёрн, имени не обозначено, Марку или Мэтью Ашбёрну. Это письмо от… от одной издательской фирмы, – продолжал несчастный Марк, отрывистым тоном… – Я послал ей два своих романа: один называется «Дочь-красавица», а другой «Звонкие колокола», и их отказываются напечатать, вот и все.

Это известие произвело «сенсацию», как выражаются репортёры. Марта засмеялась кисло и пренебрежительно. Кутберт глядел так, как если бы имел многое что сказать, но воздерживался из братского сострадания. Одна Трикси попыталась было пожать руку Марка под столом, но ему тяжело было в настоящую минуту всякое выражение симпатии и он нетерпеливо оттолкнул её и она могла только с состраданием глядеть на него.

Миссис Ашбёрн трагически застонала и покачала головой: в её глазах молодой человек, способный писать романы, был погибшим человеком. Она питала спасительный ужас ко всяким фантазиям, так как принадлежала к диссентерам[8] строгой старинной школы и их предубеждения крепко засели в её тупом мозгу. Её супруг, лично не имевший никаких определённых взглядов, был всегда одинакового с ней мнения, но все они предоставили м-ру Лайтовлеру быть выразителем семейного здравого смысла.

Он признал в настоящем случае на помощь всю горечь сатирического ума, какая была у него в распоряжении.

– Вот и все, неужели? и этого вполне достаточно, полагаю. Итак, это звенели бубенчики на вашей дурацкой шапке?

– Если вам угодно посмотреть на это с такой комической точки зрения, то это ваша воля, – отвечал Марк.

– И вот как вы готовитесь в адвокаты? вот как вы преодолели вашу страсть к бумагомарательству? Я затратил на вас свой капитал (он имел обыкновение выражаться так, как если бы Марк был какое-то недвижимое имущество), я дал вам хорошее образование и всё затем, чтобы вы писали романы, которые вам «с благодарностью» возвращают назад! Вы бы могли заниматься этим и не получив университетского образования.

– Нет ни одного знаменитого писателя, которому бы сначала не возвращали его произведений, – сказал Марк.

– Прекрасно, – торжественно произнёс дядя Соломон: – если это так, то вы можете себя поздравить с блистательным началом. Надеюсь, что ты очень всем этик довольна, Джен?

– Бесполезно говорить, – отвечала она, – но это чёрная неблагодарность за все твои добрые старания.

– Но ведь литературой можно зарабатывать большие деньги, – оправдывался бедный Марк.