Панургово стадо

Нюту колотила конвульсивная дрожь. Она глядела вперед, прямо перед собою, помешанными, бегающими глазами, и с непрерывными всю душу раздирающими криками жала к груди своего ребенка. Эти страшные крики вырывались у нее совсем бессознательно, помимо ее рассудка и воли. Все убеждения двух женщин были тщетны: она не допускала к себе ни ту, ни другую, встречая обеих таким же грозным, волчьим взглядом, как и Полоярова, при малейшем их подступе. Те окончательно растерялись и перетрусили. Наконец, быстрым, неожиданным движением сорвалась она с места, со своей драгоценной ношей, и бросилась в свою комнату. Там, почти в бессознательном, исступленном состоянии упав на постель и не выпуская из рук ребенка, несчастная разразилась страшными, истерическими, давящими рыданиями, а конвульсивная, судорожная дрожь меж тем все более, все сильнее подымала ее члены. Такое состояние продолжалось более часу.

Акушерка бросилась за доктором. Когда тот приехал, больная уже стихла, и вся изнеможенная, вся в холодном поту, лежала почти без чувств, и совсем без сознания. Только грудь высоко и медленно напрягалась и опускалась с каким-то тяжелым, надорванным хрипеньем. Зубы были стиснуты, глаза закатились, а цепкие руки словно приросли к ребенку. Врач осмотрел ее внимательно, подробно расспросил о симптомах, какими сопровождалось болезненное состояние, и нашел в больной сильное, почти безнадежное горячечное состояние в соединении с неизбежным помешательством.

XIII Новые гости приехали

– Таня! а Таня!.. Беги скорее сюда! Погляди, кто приехал-то! – раздался из залы радостный и громкий голос Стрешневой-тетки.

Татьяна вышла в залу и в радостном недоумении отшатнулась назад.

– Андрей Павлыч!..

– Собственной персоной! Здравствуйте!

И Устинов, крепко пожав протянутую ему руку, нагнулся своею плотно стриженною головою и поцеловал ее.

– Как вы хорошо сделали, что приехали!.. Надолго?

– Не знаю, надолго ли, не знаю, как и куда еще шатнет судьба отсюда, но с Славнобубенском простился… Невмоготу!

– А вы знаете, кто еще здесь из тамошних? – Лубянская, Нюта, – сообщила тетка.

Устинов утвердительно кивнул головою.

– Знаю-с, и вот именно благодаря-то отчасти ей и я в Петербурге.

– Как так? – с живым интересом спросила Татьяна.

– Я ведь не один… Мы с Петром Петровичем, с майором прикатили.

– И старик тоже здесь? – спросили обе дамы.

– Вместе, говорю. Он за дочкою. Скажите, знаете вы, что с нею? Где она? Мы ничего этого не знаем.

Дамы переглянулись и помолчали.

– Она разве ничего не писала? – уклончиво и с некоторой неловкостью спросила Татьяна.

– Ни полслова! Старик искал ее в Москве – но там ни следа. Поехали сюда… Я почему-то был твердо убежден, что она здесь, в Петербурге. Ей иначе нигде и быть нельзя, по некоторым соображениям. Видите ли, в чем дело и почему, собственно, я-то тут принимаю участие, – стал объяснять Устинов, придвинув поближе к столу свое кресло. – Она ведь убежала… И так это вдруг, неожиданно… Отец и не подозревал, и не предчувствовал ничего себе. Но вдруг я получаю престранное и отчасти пребестолковое письмо, где она меня просит поберечь старика и говорит, что, может, вернется месяца через три, а может, и совсем не вернется. Представьте себе мое положение! Думаю себе: что же тут теперь станешь делать? Во-первых, сам ничего не понимаю и не знаю, как и что тут произошло; во-вторых, и своих-то собственных неприятностей куча, а тут еще старик… Что же с ним-то теперь будет, думаю себе. Еду к старику и застаю его в постели… совсем убитый горем. Потрясло его все это ужасно, так что ведь он пять недель с постели не вставал, и мы уж было думали, что конец; однако ничего, пересилил. Натура-то ведь крепкая еще какая!.. Вывезла! Я на все время болезни просто уж к нему перебрался, а то ведь лежит, бедняга, один, и приглядеть-то за ним некому: одна баба в доме, да и та с ног сбилась совсем. Ну, стал он тут, наконец, поправляться и говорит мне как-то: вы, говорит, в Питер сбирались; поедемте вместе; я тоже хочу, говорит. «Уж куда тебе, батюшка, думаю, в Питер!» Однако не перечу. Что ж вы думаете? Как только мало-мальски оправился, первым же делом стал торопить отъездом. Поедемте, говорит, живую или мертвую, а уж я найду ее!.. Как это там… она без денег, без вида, безо всего… Не могу я без нее, говорит. Ну вот и поехали. В Москве прожили неделю, искали, справлялись – ничего! Сегодня только что с машины. Его-то я оставил пока в нумере в гостинице, а сам вот, первым делом к вам прикатил. Помогите чем можете в нашем деле! Не знаете ли вы чего? – обратился он в заключение с просьбою к дамам.

– Знаю и могу, пожалуй, дать ее адрес, – сказала Татьяна, – только надо это вам сделать как-нибудь осторожнее, – с поспешной озабоченностью прибавила она. – Я не знаю, какие там у нее отношения с отцом, но, прежде чем ехать ему, мне кажется, лучше бы вам самим сперва съездить к ней и noвидаться.

– Вы давно ее видели? – спросил Устинов.

– В последний раз недели с три тому… А с тех пор не видала.

– Где ж она живет?

– В коммуне.