Панургово стадо

Устинов в недоумении вскинулся на Стрешневу глазами.

– Где? – повторил он, как бы не расслышав.

– В коммуне, – улыбнулась Татьяна.

– В коммуне?.. Это что ж еще такое?.. Какие же там коммунисты?

– Наши общие знакомцы… Полояров, Анцыфров, Лидинька…

– Ах, вот оно что!.. Да, теперь понимаю! – полупоклонился Устинов, как-то раздумчиво покачав своей большой стриженой головой. – Стало быть, надо, не теряя времени, ехать в эту коммуну.

Стрешнева вспомнила, что отношения между Устиновым и Полояровым с братией еще в Славнобубенске стали весьма натянуты, и потому ей не хотелось подвергать его неприятной встрече с этими господами.

– Погодите, посидите-ка лучше с нами, дайте на себя поглядеть! – весело предложила она старому своему приятелю; – а мы лучше дело-то вот как устроим: чем самим вам ездить, так лучше я напишу к ней записку, чтобы она приезжала сейчас же, безотлагательно, по очень важному делу, и на извозчике пошлю за нею человека. Это будет гораздо удобнее.

Устинов охотно согласился.

Посланный вернулся через час и подал Татьяне заклеенное облаткой письмо.

Молча пробежав его глазами, она как-то смутилась и поглядела на тетку и на Устинова и опять на письмо, словно бы затрудняясь передать им его содержание.

Те вопросительно-ожидающим взглядом глядели на нее.

– Ну-с, в чем дело? – спросил Андрей Павлович.

– Прочтите, – отозвалась Стрешнева и передала ему листок.

Устинов стал читать про себя.

«Миленькая Стрешнева, Лубянской уже нет в коммуне. Две недели тому назад она переехала к знакомой акушерке, так как должна была родить. Теперь она уже родила, но находится в очень опасном положении. Если вам хочется видеть ее, так вот вам адрес: Пески, Слоновая улица, дом № 00, у акушерки Степановой. Вся ваша Л. Затц.

Письмо ваше к Лубянской препровождаю обратно; я его не читала, потому что читать чужие письма считаю подлостью».

– Н-ну… Сюрприз для старика! – тихо, с испугом и озабоченно проговорил Устинов. – Я, признаться, и прежде еще подозревал, что не что иное, как это и есть настоящая причина ее побега, но… Петр-то Петрович… как только он это вынесет!..

– Я поеду… медлить-то нечего! – через минуту поднялся он с места. – Дайте-ка адрес… Слоновая улица, Пески, у Степановой… Хорошо; не забуду. До свиданья!..

И озабоченный Устинов откланялся дамам.

XIV Перед постелью больной

Он поехал прямо по данному адресу и вскоре отыскал акушерку Степанову.

В маленькой, тесной комнатке, с низким потолком, с кисловато-затхлым воздухом, чуялось присутствие тяжко больного человека. Устинов заглянул за ширмы и в полумраке разглядел больную. Она лежала разметавшись, желтовато-бледная, исхудалая, в сильном горячечном жару. Неподвижные глаза были широко раскрыты, но глядели бессмысленно, ничего не видя. Появление постороннего человека не оказало на нее никакого впечатления: она была в беспамятстве. Устинов осторожно дотронулся до ее лба. Лоб был сух и неестественно горяч. Неподвижные глаза все так же глядели в пространство. Она не заметила и прикосновения.

– Анна Петровна… – тихо произнес учитель.

Больная не шелохнулась, не откликнулась.

«Плохо!» – помыслил он со вздохом и обратился к акушерке:

– Давно уж так?

– Третьи сутки, – отвечала та скорбным шепотом.

– А ребенок где?

– Взяли! – махнула она рукою. – Я говорила еще и прежде им, чтобы они этого не делали – ну, не послушались… А это вот и подействовало на нее таким образом… Ни за что не хотела отдать младенца-то.

– Кто же взял-то его и куда? – спросил Устинов.

– Господин Полояров-с. Они все в Воспитательный желали, а ей этого ни за что не хотелось. В первый-то раз как приехали они брать его, так она, и Боже мой, как против этого! Вырвала ребенка и не отдала… И вот от этого потрясенья-то больше и случилось… как видите.

– Да как же вы-то, сударыня, допустили до этого?

Повитуха оробело поглядела на Устинова.

– Да я-то помилуйте, что же я могу?.. Они ведь отец ребенку… Я с своей стороны какие могла, такие резоны им и представляла, ну, они и слушать ничего не желали…

– Так когда же он окончательно ребенка-то взял?

– А вчерашнего дня утром приезжали в карете с какой-то дамой… Больная в беспамятстве была… Они потребовали, стали настаивать, что это необходимо, я и отдала… Я тут что же-с?.. Я человек посторонний, и мне ихние семейные дела неизвестны… Мне уж и то хлопот-то теперь столько, что кабы знала все это раньше, так и, Господи! ни за какие деньги, кажись, не взяла бы на себя всю эту обузу!.. Избави Бог!.. И то уж совсем с ног сбилась с нею!.. Помилуйте, ведь я, говорю вам, человек посторонний, ее совсем даже не знаю, притом занятия свои тоже, практику имею – и все это теперь в сторону!.. Конечно, по христианству только не выгнать же от себя, коли уж такое горе случилось.

– И что ж, она все одна так и лежит? Присмотр есть ли за нею хоть какой?