Папа

А я не была нигде. Хотя нет, пару раз за лето мы с мамой ездили в деревню Бобровка рядом с Арамилем, там жила сестра маминой мамы – бабушка Аня. Мы ее звали Бабаня. Еще пару раз за лето мы ездили в деревню к маминой сестре тете Рите. Тетя с семьей жила в Екатеринбурге, а на дачу в деревню ездила летом, и они там жили большую часть лета. Иногда и мне удавалось на несколько дней туда съездить. Не знаю почему, но это место называлось Хутор. Так и говорили всегда: «Поедем на Хутор». У тети Риты был муж дядя Витя и дети – Люда и Сережа, мои двоюродные брат и сестра. С ними отношения тоже складывались не очень. Наверно, из-за разницы в возрасте. Сережа старше на одиннадцать лет, а Люда на семь. Люда со мной много водилась в детстве, но я этого почти не помню. Помню один эпизод, как Люда пошла со мной гулять во двор, а там был мальчик-сосед, которого звали Антон. Я Люде говорю, смотри, Антошка вышел гулять. А Люда мне назидательно отвечает, что его нужно называть Антон, а Антошка – это невежливо. Мне хотелось дурачиться и не хотелось называть соседа Антоном. Поэтому я к Людиному слову «Антон» добавляла «ша», выходило дурацкое слово «Антонша», я смеялась, а Люда укоризненно качала головой.

Еще один раз Люда уронила меня вместе с коляской, опрокинула вниз башкой в какую-то яму. Я этого не помню, мне мама рассказывала. Со мной ничего не случилось, потому что я была пристегнута, но Люду все равно отругали.

Да, один раз мы с мамой были в Москве. Мне было шесть лет. Мы летели на огромном ТУ-154. Рядом сидела пожилая американка, которая угостила меня жвачкой. Мама разговаривала с ней на английском, а я принюхивалась к жвачке – пахла она умопомрачительно. В ней было пять пастилок – по одной на каждый день нашего пребывания в Москве. Маме их потом так и выдавала – по одной. Самое яркое в Москве – это Детский Мир! Даже Ленин и 25-ый этаж, на котором мы жили, так не впечатлили, как Детский Мир. Там было три этажа игрушек. Три огромных этажа! Я до этого игрушки видела только в Гастрономе на улице 8-е Марта у нас в городе. Куколки там всякие, еще что-то – не помню уже.

А тут все что хочешь! Я почему-то очень хотела большие надувные игрушки. Мама мне купила надувной телефон размером с половину меня, надувную куклу-неваляшку и огромный надувной мяч. Еще был диаскоп с тремя картинками. Это такой прибор для глядения двумя глазами, вставляешь туда картинки, а они объемные. Там были три истории про игрушечных человечков. Я до сих пор храню эту игрушку и до сих пор смотрю картинки. Они как сказка из детства, они живые. Протянешь руку – и можно потрогать крошечную куколку с крошечной коляской…

Еще был резиновый пупсик с крутящимися ручками и синей колясочкой в комплекте. Когда я училась в первом классе, мама сказала, что наша учительница похожа на этого пупсика, а я взяла и учительнице рассказала. Представляю, как маме было неудобно. А мне было нормально, потому что я обожала этого пупса и учительницу обожала, и мне казалось, что ничего такого не случится, если учительница узнает, что она похожа на мою любимую куклу.

Из Москвы больше почти ничего не помню. Ленин, Детский Мир, двадцать пятый этаж и утки в фонтане у гостиницы. Все. У нас есть групповые фотографии из Москвы, потому что мы ездили группой, с мамиными коллегами по работе, но, хоть убей, я их не помню. Фотографии какие-то серые, мрачные, хоть и цветные. Стоит группа людей у Царь-пушки и у Царь-колокола, все мрачнее тучи, а у мамы и вовсе такое лицо, как будто она на похороны приехала, а не в отпуск. У меня, кстати, тоже.

Мое е детство как эти фотографии из Москвы – вроде цветное, но все равно унылое и тревожное.

Я все время чего-то ждала. Ждала вместе с мамой отложенный вылет в аэропорту Москвы. И хотя там было самое вкусное в мире мороженое, вкуснее которого я больше не пробовала, мне было скучно. Я ждала день рождения, Новый год, выходные, каникулы. Ждала, когда мне исполнится 10 лет, потому что кто-то сказал, что в 10 лет детство заканчивается. Мне хотелось, чтоб оно закончилось, и я стала взрослой. Мне исполнилось 10 лет, и я захотела обратно в детство (хотя, ясное дело, оно не заканчивалось).

Все время казалось, что у меня нет чего-то очень важного, что есть у других. Когда мы гуляли во дворе, Наташу мама звала с балкона каждые полчаса и ровно в девять вечера загоняла домой. Мне хотелось также. Хотелось, чтоб мама не разрешала мне гулять до одиннадцати, чтоб выходила и смотрела, не потерялась ли я. У Наташи окна выходили во двор, а у нас на улицу, поэтому мама не смотрела в окно за мной, и во двор ей, видимо, было неохота выходить каждые полчаса. Она считала, что я не потеряюсь, ну я и не терялась. Но мне было грустно. За всеми девочками приглядывали, а за мной нет.

Кроме Наташи, у меня были и другие подружки – Ксюша и Катя. Катина мама выходила во двор каждые полчаса, ибо их окна тоже смотрели на улицу, и громко звала ее: «Катя! Катя!».