Папа

Максим стал медленно наклоняться к трупу кота. Чем ближе он приближал своё лицо к морде животного, тем сильнее приходилось зажимать нос, пока ему не показалось, что у него захрустели хрящи. Он расположился так, чтобы его глаза были прямо напротив глаз кота и стал в них всматриваться. Глаза Барсика больше не были похожи на стеклянные куполы, за которыми находится зрачок и радужка – они стали мутными, как вода, в которую попало несколько капель молока. Мальчик не видел в них отражения. Они смотрели прямо на него, не останавливаясь на глазах, вглядываясь куда-то гораздо глубже, так, как на него смотрели совсем недавно – так смотрел его отец, когда приходил к нему во сне. Максим отпрянул от кота. Ему показалось, что перед ним лежал его папа. У них были одинаково мёртвые глаза.

Макс выскочил из кустов и побежал в сторону школы – ему хотелось как можно скорее оказаться среди людей, среди одноклассников, присоединиться к какой-нибудь игре, с помощью которой он сможет забыть всё, что увидел.

– Всё, больше никогда не вернусь к этим кустам, – думал он на бегу. – пусть лежит там себе и гниёт. А может рассказать кому-нибудь из двора, чтобы его похоронили. Тогда точно больше не увижу его никогда. – Но страх, что его обвинят в смерти кота был сильнее, и он решил, что в ближайшее время, а может быть и никогда больше, не будет ходить этой дорогой. Когда Максим вбежал в класс, он сразу попал в шум одноклассников, обсуждавших прошедшие выходные, и почувствовал себя в безопасности. Учителя ещё не было, но рядом с её столом было привязано несколько ярких воздушных шаров.

Учитель вошла в класс ещё до того, как Макс успел со всеми поздороваться и выложить учебники. К тому моменту как она дошла до своего стола, все игры прекратились и ученики встали рядом с партами у своих мест.

– Здравствуйте, дети!

– Здравствуйте, Татьяна Васильевна! – нестройным хором ответил ей класс

– Садитесь, – дети сели и придвинули стулья. Раздался звук, будто старый пол застонал. Учитель поморщилась.

– Итак, класс, сегодня началась последняя неделя вашего первого учебного года. В эту неделю мы повторим всё, что прошли, а потом я дам вам задание на лето. Но, прежде чем приступить к уроку, давайте поздравим нашу дорогую Алину с днём рождения, – весь класс посмотрел на девочку, сидящую за второй партой по диагонали от Максима.

– Поздравляем! – раздалось со всех сторон.

– Алина, – продолжала учитель, – не простая именинница, в этом учебном году её день рождения последний в нашем классе. Итак, все подарки на перемене, а сейчас откройте, пожалуйста, свои учебники… – голос потерялся в шорохе страниц.

Максим не слушал Татьяну Васильевну. Он сидел неподвижно и продолжал смотреть на именинницу. Он не мог оторвать глаз от неё, мелькавшей между одноклассниками, когда она склонялась к тетради. Висок, маленькое ухо, жидкие волосы, собранные в хвост, похожий своими движениями на пучок ковыля. А потом в обратном порядке, чтобы поднять взгляд на учителя – снова ухо и хвост, опережающий своей скоростью пыль, летающую в классе, лишь на мгновение. Она двигалась как маятник от больших напольных часов, которые Максим видел в магазине, и, как и маятник, она сверкала и била маленькими вспышками по глазам, ловя свет своей бледной кожей. Единственным весомым отличием от тех часов было отсутствие над ней механизма, ради которого она совершала движение.

Вот она замерла. Она сидит, подняв глаза от парты, и следит за учителем. На её бледный висок падает луч солнца и он горит им, слепя глаза. Макс продолжает смотреть, понемногу привыкая к нему. Потом, вместо яркого пятна, он начинает видеть кожу и синюю вену, выбегающую из-под волос – ему показалось, что это он своим взглядом оставил шрам на солнечной коже, но вспомнил, что замечал её и раньше. Чем больше он всматривался в вену, тем отчётливее видел её пульсацию, подхватывающую ритм маятника – она билась, содрогая воздух вокруг, и с каждым ударом становилась всё ближе, пока не добралась до его глаз, через которые стала забираться всё глубже. И вот он уже чувствует в висках пульсацию, становящуюся сильнее с каждой секундой. Вены металлическими обручами сдавливают его череп – так чувствует себя бочка в руках бондаря, работающего над ней. Взрыв не заставил себя долго ждать.

Максим услышал что-то похожее на шипение чайника перед тем, как он вложит всю силу в свисток – он не видел его источника, но оно приносило ему облегчение. Потом он стал разбирать в нём слова, которые состояли только из шипящих звуков, но в них можно было услышать все буквы алфавита. И вот в его ушах уже только чистый пронзительный голос, повторяющий «так нечестно, дурацкая школа, я тоже хочу подарки».