Папа и море

— Слышишь? Слышишь? — переговаривались лошадки. — Он подарил её маме! Маме!

Они пронеслись мимо, почти вплотную к нему, мягкие, как пушица, гривы коснулись его морды, мешая дышать.

— Я могу попросить её назад! Я схожу за ней! — крикнул Муми-тролль в темноту.

Луна вышла снова, и Муми-тролль увидел, как лошадки бок о бок убегают в море, гривы развеваются, как белые юбки. Они были совершенно одинаковые. Одна повернулась и крикнула издалека:

— Может быть, в другой раз…

Муми-тролль присел на песок. Лошадка говорила с ним, обещала вернуться! Луну будет видно ещё много долгих ночей, если только не набегут облака. И он больше не станет зажигать фонарь.

Муми-тролль вдруг ощутил, что хвост у него замёрз, и увидел, что сидит на заледеневшем песке. Именно здесь сидела Морра.

На следующую ночь Муми-тролль пошёл на берег без фонаря. Луна уже немного уменьшилась. Когда она совсем пропадёт, лошадки убегут играть в другое место. Он знал это, чувствовал.

Муми-тролль принёс с собой подкову. Попросить её обратно было нелегко, он краснел и ужасно смущался. Но мама, ничего не спрашивая, сняла подкову с гвоздя.

— Я начистила её стиральным порошком, — сказала она. — Смотри, как блестит.

Больше она ничего не сказала, и голос был самый обычный.

Муми-тролль пробормотал, что подарит ей взамен что-нибудь другое, и ушёл, путаясь хвостом в лапах. Почему-то он не смог рассказать маме про лошадок — просто не смог, и всё. Вот если бы найти ракушек… Конечно же, ракушки нравятся мамам больше, чем подковы. Лошадке, наверное, нетрудно было бы достать для мамы несколько больших и красивых ракушек. Но какое лошадке дело до мамы? Наверное, лучше даже не просить…

Лошадка не пришла.

Уже и луна села, а они не пришли. Правда, она и сказала «в другой раз», а не «завтра». Другой раз может быть когда угодно. Муми-тролль сел и стал пересыпать песок между лапами. Очень хотелось спать.

И тут, разумеется, явилась Морра. Приплыла по воде в клубах тумана, как угрызение совести, и выползла на берег.

И Муми-тролль вдруг вышел из себя.

— Уходи отсюда! — заорал он. — Проваливай! Ты нам всем мешаешь! Мне сейчас не до тебя!

Морра подошла ближе.

Муми-тролль отступил к кустам и закричал:

— Я не принёс фонарь! Я не буду больше его зажигать! Не приходи сюда, это папин остров!

Муми-тролль всё пятился, пятился, потом повернулся и бросился бежать. Осины вокруг него трепетали и шелестели, как перед бурей, они чуяли, что Морра на острове.

Укладываясь в постель, Муми-тролль слышал завывания Морры — в этот раз они звучали намного ближе. «Только бы не явилась сюда, — подумал он. — Только бы остальные её не заметили. Орёт, как туманная сирена… А хуже всего, что кое-кто опять начнёт обзываться».

Мю лежала под ползучей низкорослой ёлкой на окраине леса и прислушивалась. Она поплотнее подоткнула вокруг себя мох и задумчиво засвистела.

«Ну натворил дел на свою голову, — подумала она. — Так всегда и бывает, когда якшаешься с моррами и думаешь, что можно подружиться с морскими лошадками. Вот бедолага».

Потом она вспомнила про муравьёв и долго и заливисто смеялась.

Глава пятая Туман

Вообще-то мама не сказала ничего взрывоопасного и уж конечно не хотела обидеть папу. И тем не менее. Папа даже не помнил, что именно она сказала. Что-то вроде того, что им не нужно столько рыбы.

Она плохо радовалась щуке. Весов у них не было, но по щуке было ясно, что она весит не меньше трёх кило. Ну уж два-то наверняка. Когда в поте лица добываешь для семьи еду и изо дня в день вынужден таскать одних бесконечных окуней, начинаешь понимать, что щука кое-что значит. Щука — это событие. А она вдруг говорит, что им уже хватит рыбы.

Мама, как обычно, сидела у окна и рисовала цветочки. Она изрисовала весь подоконник и вдруг проговорила как будто в воздух, что уже не знает, куда класть ту рыбу, которую он приносит. Или что-то вроде того, что рыбу уже не в чем солить. Или что неплохо было бы поесть для разнообразия овсянки. Что-то в этом духе.

Папа повесил спиннинг на стену и отправился прогуляться. Он обогнул по краю воды весь остров, только на мыс рыбака не пошёл.

Был облачный, неподвижный день. Поверхность воды колыхалась после восточного ветра длинной плавной зыбью, такая же серая, как небо, и казалась шёлковой. Над ней изредка проносилась по своим делам гага, и снова всё замирало. Папа ступал одной лапой по камням, а другой по воде, хвост шлёпал по морю, шляпа смотрителя маяка сползала на нос, и папа думал: «Вот бы сейчас шторм… Настоящий шторм. Пришлось бы бегать вокруг, спасать вещи и следить, чтобы семейство не сдуло в воду. Я поднялся бы на башню измерить силу ветра, а потом спустился бы и сказал: „Тринадцать баллов по Бофорту. Спокойствие, только спокойствие. Нет причин для паники…“»

Мю вылавливала колюшек из ямки с солёной водой.

— Почему ты не рыбачишь? — спросила она.

— С рыбалкой покончено, — ответил папа.

— Небось доволен, — заметила Мю. — Я давно подозревала, что тебе надоело.

— А ведь и правда! — воскликнул папа. — Мне надоела рыбалка! Подумать только, и как я сам этого не заметил?