Папа и море

Папа наклонился и сурово посмотрел на бушующее море.

— Ты не понимаешь одной вещи, — сказал он. — Ты должно заботиться об этом острове. Тебе бы защищать и утешать его, а не кичиться своей силой. Понимаешь?

Папа прислушался к шторму, но море не умело ему ответить.

— Ты так же обходилось и с нами, — продолжал папа. — Мучило нас как могло, но у тебя ничего не вышло. Мы не сдались. Я изучил тебя вдоль и поперёк, и тебе это не понравилось. Мы всё равно продолжали строить. А? Кстати, должен признать, что с ящиком виски вышло красиво. Я понял твой намёк. Ты умеешь проигрывать. Но отыграться потом на острове — это просто недостойно. И я говорю тебе это только — ну почти только — потому, что ты мне нравишься.

Папа замолчал, голова у него очень устала. Он прислонился спиной к скале и стал ждать.

Море не отвечало, но вдруг вынесло к берегу блестящую широкую двухдюймовую доску.

Папа следил за ней с волнением.

Появилась вторая такая же. Третья. Похоже, где-то целый корабль, гружённый досками, решил избавиться от своего груза и сбросил его в воду.

Папа выбрался на скалу и побежал. Он бежал и смеялся. Море попросило прощения, оно хочет, чтобы они остались! Оно хочет помочь им, чтобы они строили дальше, чтобы у них всё получилось и чтобы им было здесь хорошо, хотя они и окружены со всех сторон неизменным неумолимым горизонтом.

— Спускайтесь! Спускайтесь скорее! — закричал папа с лестницы. — К нам пригнало доски! Все силы на вылавливание!

Семейство пустилось бежать через остров.

Доски подплыли. Они обогнули остров с подветренной стороны и качались теперь в бушующих волнах, тяжёлые и недоступные, каждую секунду готовые уплыть и обрадовать какие-нибудь другие берега. Надо было спешить, Морра побери, спешить! Все очертя голову бросились в море — никто даже не почувствовал, насколько оно холодное. Наверное, в роду у них был какой-нибудь старый пират, который почуял дармовую наживу и подгонял теперь своих потомков. И им это было необходимо. Они пропитались печалью острова и одиночеством моря и теперь избавлялись от этого бремени, вкладывая его в вылавливание, таскание и укладывание. Они перекрикивались сквозь шум моря, чтобы не осталось никаких сомнений, что они живут по-настоящему, на полную катушку, и безоблачное небо по-прежнему сияет над штормовым островом.

Вытащить из воды двухдюймовую доску — восхитительно трудное дело. Она качается, она тяжёлая от впитавшейся воды. Она может сбить с ног, может налететь вместе с волной внезапно, как таран. Тогда это даже опасно.

А когда она наконец лежит на берегу и море ей уже не угрожает — это ценность, которая ещё ценнее оттого, что украдена. Блестящая, тяжеленная, безупречная доска, тёплого цвета старой смолы, с крестиком на срезе, поставленным прежним владельцем. Ею можно любоваться — гордо, по-завоевательски, уже представляя, с каким звуком входит в неё трёхдюймовый гвоздь.

— Ветер, наверное, уже девять баллов! — крикнул папа. Он перевёл дух и посмотрел на море. — Ладно, — сказал он. — Теперь мы с тобой в расчёте.

Перетаскав доски на сушу, все отправились домой варить уху. Когда они вышли на открытое место, ветер набросился на них, как живой, Мю едва устояла на ногах.

Мама по дороге остановилась посмотреть на свой сад, который заполонили испуганные ползучие ёлки. Она опустилась на колени и подсунула морду под ветки.

— Как там яблоня, растёт? — спросил Муми-тролль.

— Думаешь, я совсем дурочка? — засмеялась мама. — Пройдёт ещё не один десяток лет, прежде чем она станет похожа на дерево. Я просто подбодрила её немножко.

Она оглядела засохшие кусты шиповника и подумала: «Глупо было высаживать их здесь. Хорошо, что их осталось ещё много, целый остров. Просто, наверное, природа — это красивее, чем сад?»

Папа затащил несколько досок на маяк и достал ящик с инструментами.

— Я знаю, что сырое дерево потом усыхает, — сказал он. — Но мне некогда ждать. Что, если кухонный шкафчик будет с трещинами?

— Да пускай, — ответила мама. — Сколачивай на здоровье, за работу надо браться тогда, когда хочется.

Мама в этот день не рисовала, она выстругивала палочки для вьющихся растений и прибиралась в ящиках комода — даже в ящике смотрителя маяка. Муми-тролль рисовал — он точно представлял, как должна выглядеть его хижина. Химический карандаш почти кончился, но Муми-тролль чувствовал, что море принесёт им новый, как только понадобится.

К вечеру все подустали и почти не разговаривали, и в комнате воцарилась спокойная тишина. Море ритмично билось, небо было белым, отмытым дочиста. Малышка Мю заснула на тёплой плите.

Мама глянула на остальных и подошла к своей картине, приложила лапу к стволу яблони. Ничего не произошло. Это была просто стена, красивая оштукатуренная стенка.

«Я только хотела проверить, — подумала мама. — Так и есть. Я не могу туда попасть, потому что больше не тоскую по дому».

В сумерках Муми-тролль пошёл заправить фонарь.