В начале мая я поехал к Куперу. Это была наша последняя встреча. Весь февраль, да и март, когда боли его не очень мучили, он старался радоваться жизни — до болезни у него это всегда получалось великолепно. Так, однажды он пригласил меня в потрясающий новый дом. Вечером в саду показывали свое искусство пять выдающихся каратистов. Там же, в этом чудесном особняке, частенько собирались его близкие друзья, и эти вечера проходили, как в старые добрые времена, когда Гэри был еще совершенно здоров.
Но в апреле невыносимые боли сломили его окончательно. Когда я приехал к нему, он неподвижно лежал в темной комнате. Казалось, жизнь постепенно покидала его. На волосах кое-где сошла краска, обнажив седые пряди. Его жена проводила меня в комнату и вышла, оставив нас вдвоем.
— Папа звонил мне пару недель назад. — Куперу было больно говорить, поэтому он делал долгие паузы между словами. — Говорил, что тоже болеет. Бьюсь об заклад, на пути к смерти я его обгоню. — Он улыбнулся и закрыл глаза. Казалось, он страшно устал. — Слышал по радио, он снова в Мэйо. Это правда?
— Да.
— Бедный Папа. — Его глаза снова закрылись, но я чувствовал, что он внимательно слушает мой рассказ о том, как мы прошлой осенью охотились в Кетчуме, и о людях, которых он хорошо знал.
Тут начался приступ, на его лице выступили капельки пота, и было видно, как он изо всех сил борется с болью. Когда приступ прошел, Купер протянул руку к столу, взял распятие и положил рядом с собой на подушку.
— Пожалуйста, передай Папе — это очень важно, поэтому не забудь. Ведь я никогда уже его не увижу. Скажи ему… тогда я сомневался, правильное ли принял решение. — Он пододвинул распятие чуть ближе, и теперь оно касалось его щеки. — Скажи ему, тогда я совершил свой самый лучший поступок в жизни.
— Я передам.
— Не забудь.
— Не волнуйся, я обязательно скажу ему.
Через десять дней он умер.
В этот раз врачи не советовали Мэри ехать в Рочестер. Они полагали, что Эрнеста необходимо изолировать от всех контактов с внешним миром, и Мэри, оставшись в Кетчуме, общалась с врачами по телефону.
Через две недели после начала лечения Мэри позвонила мне в Нью-Йорк.
— Я получила первое письмо от Папы. Большие буквы, почерк вполне нормален, гораздо лучше, чем раньше. Пишет о том, как нам не хватает денег. Прости меня, ради Бога, но об одном деле я должна с тобой посоветоваться. Бедный Хотч! Папа пишет, что хочет купить кое-что из одежды, — конечно, я дала Эрнесту с собой все, что ему могло бы понадобиться. А потом он говорит: «Я собираюсь работать и хочу как можно скорее выбраться отсюда».
— Как ты думаешь — врачи читали его письмо?
— Не знаю, но я ответила ему — рассказала последние новости и все такое, а в конце написала: «Пожалуйста, не проси своих друзей забрать тебя из больницы, пока они не будут абсолютно уверены, что ты совершенно здоров. Никто из нас не хочет повторения того ада, в котором мы прожили последние три месяца». Но, Хотч, я очень боюсь, что именно так и получится. И просто не знаю, должна ли я ему писать такое. Ты ведь знаешь — я человек прямой и говорю, что думаю. Но я очень боюсь, что, если я пошлю ему такое, он меня возненавидит. Так что я вычеркнула эти слова.
— Да, порой действовать прямо — не лучший вариант, но мы не знаем, как с ним общаются врачи.
— Вот именно. Поэтому, может, ты поговоришь с доктором Знаменитость? Мне ужасно неудобно — я отнимаю у тебя время, морочу голову. Но я просто не знаю, что делать. Я очень переживаю еще и из-за того, что, мне кажется, врачи не очень стараются проникнуть в причины его маний. Когда он попал в клинику первый раз, я надеялась, что доктора избавят Папу от галлюцинаций, но, видимо, в его сознании есть более глубокие уровни, которые необходимо понять. Я даже не знаю, зачем они применяли электрошок.
— Что, они снова назначили ему электрошок?
— Когда я говорила с ними в последний раз, они сказали, что собираются назначить серию процедур. Но я даже не знаю, сколько их будет. И больше всего мне не дают покоя эти его разговоры о возвращении домой. Я просто не выдержу повторения этого кошмара. И это не угроза — к сожалению, это правда. Может, ты все-таки увидишься со Знаменитостью и посоветуешься с ним. Мне трудно это сделать по телефону — ведь мы с ним не знакомы. Может, стоит перевести Папу в клинику Меннингер? Спроси Знаменитость и об этом тоже.