Папа, которого не было

Две вещи, которыми я небезосновательно гордилась: нежная кожа и густые каштановые волосы. В остальном, внешность у меня самая заурядная: небольшие серые глаза, нос, который мог бы быть покороче, тонкие губы. Неужели я могу вызвать у кого-либо желание, страсть? Я вновь ощутила мощный прилив неуверенности в себе. А что, если Журбин решил просто посмеяться над соседкой, хронически больной чтением книг?

Так с ума можно сойти, мысленно остерегла я себя, отворачиваясь от зеркала и щелкая выключателем. Собиралась уйти в комнату, когда услышала звук открывающихся дверей лифта и торопливых шагов вкупе с бряцаньем ключей. Наручные часы показывали без пяти одиннадцать, и я решила, что заходить в такое время не стоит, даже если считаешь соседа практически своим бой френдом. Почистив зубы, я взяла под мышку новую книгу и отправилась в постель, твердо пообещав себе, что прочитаю только двадцать страниц, потому что утром надо бежать на работу.

Погружаясь в чтение, я с обидой подумала, что за весь день Журбин мог бы и позвонить хотя бы раз, узнать, как дела, коли решил ухаживать за мной. Тяжело вздохнула. Непросто мне с ним будет.

…Очнулась, посмотрела на часы и пришла в ужас, в который раз зарекаясь не читать перед сном. Светящиеся цифры показывали половину третьего ночи. Отложив на тумбу книгу, щёлкнула выключателем лампы и торопливо нырнула под одеяло.

Утром, хмурая и не выспавшаяся, такая же пасмурная, как погода на улице я прибежала в бар.

– Привет! – пробегая мимо напарника Максима, кивнула я. Макс выполнял функции администратора, товароведа, грузчика и охранника одновременно. Народу было немного и весь день я не могла избавиться от тягучего тревожного предчувствия. Возвращаясь домой вечером, обеспокоенно посмотрела на окна Гены. Оба они были ярко освещены. Решив, что виной всему моя излишняя впечатлительность, я не стала беспокоить соседа.

Уснула, едва коснулась головой подушки. Выматывающее душу предчувствие утомило едва ли не сильнее самой работы.

Я проснулась под утро от женского крика, который раздался далеко внизу. Окно было чуть приоткрыто и звуки снаружи проникали без препятствий. Сквозь сон я слышала истеричные вскрики, кажется, кто-то рыдал. С трудом разлепив веки, я недовольно скосила глаза на часы. Было пять утра. Снова спокойно поспать не получилось, с нарастающим раздражением думала я, поднимаясь с кровати.

Подойдя к балкону, открыла дверь и вышла наружу, зябко поёживаясь от холода. Внизу, в пасмурном полумраке метались две фигурки в ярких дворницких жилетках. Высунувшись в открытое окно балконного остекления, я пристально вгляделась в сумрак и вскрикнула, едва не потеряв равновесие.

Под окнами, лицом вниз лежало распростёртое тело. В той же одежде: толстовке и джинсах, в которых я видела его два дня тому назад, на газоне лежал Журбин Гена. Кажется, я едва не улетела вслед за ним, чудом удержавшись на ногах. Не соображая толком, что делаю, я понеслась на улицу, как была: в пижаме и тапочках. Сумбур, поднявшийся внутри, вынес меня в подъезд подобно урагану. Я забыла про лифт и побежала вниз по лестнице. Велюровые тапочки слетали с ног, словно ожив, своевольно прыгали в стороны. Я подхватывала их, надевала и мчалась дальше, перепрыгивая через несколько ступеней, рискуя сломать себе если не шею, то конечность. В голове билась одна мысль: «Он жив!»

Когда подбежала к телу, столкнулась с дворником-таджиком. Глаза у него были безумные, наверное, как у меня.

– Нельзя! Нельзя туда! – повторял он, оттесняя меня от тела, – Полиция ждём!

– Пусти! – я вырвалась из цепких рук и опустилась на колени рядом с телом. Слабая надежда, что это окажется не Гена, тут же испарилась. Это был он, его лицо, повёрнутое в сторону под неестественным углом, было заострено, открытые глаза безразлично смотрели в пространство. На губах запеклась кровь.

Я почувствовала, как меня оттаскивают в сторону крепкие руки.

– Нельзя! – вновь увидела перед собой хмурое лицо дворника. Кивнула, бессильно опускаясь прямо на траву. Мне хотелось закричать во весь голос, и может быть, так и надо было сделать, но мучительный вопль застрял в глубине горла противным комом.

Подъехали машины "неотложки" и полиции. Через некоторое время Гену упаковали в чёрный мешок и увезли. Ко мне подошёл мужчина в чёрной кожаной куртке, показал удостоверение и представился:

– Капитан Глущенко Иван Петрович. Вы знали погибшего?

– Да. Это мой, – я запнулась, но тут же продолжила, – сосед Журбин Геннадий Фёдорович.

– Сосед? – Глущенко недоверчиво взглянул в мои глаза. Его лицо красноречиво говорило о том, что, увидев в окно разбившегося соседа, люди не выбегают на улицу в таком виде.

– Да, сосед, – твердо произнесла я, – мы общались, книгами обменивались. Услышала под утро крик во дворе, выглянула, а там – Гена лежит. Я не заметила, как выскочила на улицу, – пожала плечами. Знобило всё сильнее, холод забирался под просторную пижаму, щекотал тонкими пальцами покрытую мурашками кожу.

– Адрес подскажете? – быстро спросил Глущенко, – он один жил?