Папа, спаси меня (СИ)

— Антонина, — здоровается няня. Она держит дистанцию, пока мы с Егоркой не можем насытиться объятиями друг друга и смотрит на нас почти из-за угла, хоть это немного странно, но я благодарна ей за эту отсрочку. Пока нет мужа, а няня находится далеко, Егор принадлежит только мне.

— Все в порядке, — говорит она. — Мы уже позавтракали, и думали выйти на улицу, в песочницу, во двор.

Тут обнаруживаю, что Егор уже собран — в желтой футболочке-поло, в которой его худенькая шея кажется еще тоньше и беззащитней, зеленых шортиках, из брючин которых выглядывают тонкие ножки, разделенные коленками размером чуть меньше кофейного зернышка.

— Я сама с ним погуляю, — говорю, а сама ерошу ему волосы, наслаждаясь легким пухом, мягким и родным. От Егора пахнет как всегда — детством, светом, радостью с медово-гречишной горчинкой. Но об этой горчинке я думать сейчас не могу. И без того нервы так расшатаны, что, боюсь, собраться с духом смогу еще не скоро.

— Мы в акошко видели сабачку, — улыбается Егор и гладит своими теплыми ладошками мои щеки. Я все еще сижу перед ним на коленях, чтобы ему было удобно, а после его слов чуть не падаю — все еще перед глазами стоит взгляд Кирилла, когда он протянул мне щенка на заднее сиденье.

— Она лаяла, — делится наблюдением Егор.

Я прижимаю его к себе сильнее, и слышу, как стучит маленькое, заячье сердечко: тук-тук, тук-тук, тук-тук. Милый мой, хороший, родной, сладкий сынок. Ты обязательно вырастешь и станешь таким же сильным и умным мужчиной, который не боится показать свою доброту в самом неожиданном месте — на дороге, когда сделает все для спасения малюсенькой души, попавшей в ужасное происшествие.

Ты точно также поступишь, я уверена в этом: возьмешь на себя все заботы о том, чтобы щенок выжил, не будешь волноваться из-за того, какими глазами будет смотреть близкий друг и чужая женщина. Бросишься наперерез судьбе, которая захочет лишить его жизни, и изменишь направление его судьбы в ту сторону, которую хочешь: в сторону жизни.

— Ма-а-ам, она не на меня лаяла, — пытается вырваться из моего чересчур сильного захвата Егорка. И тут я понимаю, что за мыслями о самом человечном поступке в моей жизни, который продемонстрировал сегодня Кирилл, прижала ребенка к себе так сильно, что причинила ему неудобство.

— Прости, прости, — тут же беру себя в руки. — Хорошо, что не на тебя.

А сама украдкой вытираю влагу, которая предательски скопилась в уголках глаз. Еще немного — и она превратится в Ниагарский водопад, снося на своем пути все плотины, которые я успела понастроить для себя за то время, когда узнала о диагнозе сына.

Мне нельзя быть слабой, — говорю себе вновь и вновь. Нельзя.

— Ну что, пойдем гулять? — ребенок доверчиво вкладывает свою маленькую, как птичка, ладошку и смотрит, как я встаю, поправляю волосы второй рукой. Да, я сильно измотана, морально истощена и не спала всю ночь. Но не могу отказать малышу, когда он так смотрит на меня- с мольбой и уверенностью, с легкой толикой затаенного веселья — он ждет, что наша прогулка как всегда состоится, потому что я ему в этом никогда не отказывала.

— Конечно, пойдем, — говорю ему и улыбаюсь. Ничего. Прорвемся. Все будет хорошо. И вдруг отворяется дверь.

Глава 25

И вдруг отворяется дверь.

— А вот и па-а-а… — эти слова буквально замирают у меня на языке, потому что Женя, вопреки моему ожиданию, входит в квартиру не один. За ним, немного сутулясь и придерживая руку, входит тот, кого видеть в своем доме я хочу в последнюю очередь.

Словно ощущая угрозу для своего птенца, стремительной птицей сгибаюсь пополам, притягиваю Егора к себе и будто бы хочу его спрятать от внимательного и цепкого взгляда Кирилла. А вдруг он разглядит…Вдруг он поймет…Вдруг он догадается…

— Папа, — Егорка не вырывается навстречу Жене, не хочет покидать моих объятий, но прямо сейчас я бы хотела, чтобы муж взял на руки малыша и унес его в кухню — туда, куда он сам направляется. Но тот слишком озабочен чем-то и проходит мимо, задумчиво дотронувшись до макушки Егора.

И вдруг происходит то, что переворачивает мой и без того хрупкий мир на миллиарды осколков. Частицы летят мелкой пылью в разные стороны, хороня меня под собою, и иначе, чем дрожью, я не могу реагировать на то, что Егор делает дальше.

Он протягивает свои руки к Кириллу и медленно выбирается из моих объятий. Руки тут же безвольно опадают на колени, будто бы виноградные плети, лишенные опоры, и я смотрю на самую страшную драму, которая может только пройти перед глазами запутавшейся женщины.

Егор тянется к Кириллу, тот, после небольшой заминки, протягивает руки, и малыш буквально перетекает из моих объятий. Мужчина держит Егора крепко, но видно, что это для него в новинку. Малыш внимательно глядит в глаза Дикого, тот бросает вопросительный взгляд на меня, но я не могу прокомментировать это решение малыша стать ближе к незнакомому человеку.