Папа, спаси меня

Комната полнится стонами, приглушенными голосами, и от того, что мужчина прикрывает глаза, в которых горит безудержное влечение, я ощущаю волнение, отдающееся в каждой клеточке моего тела. Дрожу от предвкушения, и чувствую, что он сам уже стоит на самой грани, но не хочет отпускать себя в дикий, неконтролируемый забег, который точно сотрет все границы реальности, размоет все признаки контроля.

Вдруг он отстраняется, и я буквально тянусь к нему, плененная умением его тела дарить волшебство. Как цветок, который тянется к солнцу, как виноградная лоза за опорой, как травинка за легким дуновением ветра.

Кирилл разрывает дрожащие серые сумерки, которые уже начинают белеть, своим мощным, накаченным телом, и я невольно любуюсь бороздками вен, проступающими на сильных руках, упругими мускулами, играющими под мягкой кожей, развитыми бицепсами.

Все это кажется таким забытым и таким родным, что наворачиваются слезы, как от встречи со старой любимой детской игрушкой, забытой на чердаке.

Мужчина останавливает меня на полпути и заставляет рухнуть обратно в объятья перины. Он смотрит на меня своими невероятно черными глазами, в которых можно увидеть все — и себя, и его, и нашу с ним постель, которую сейчас делят ни друзья, ни любовники, а странные, заклятые враги, которым невозможно разрубить порочную, невероятно сильную связь.

Кирилл поднимает мою ногу и вдруг целует в самую точку под косточкой, прямо у стопы. И меня пронзает дикое возбуждение, усиленное осознанием того, что он до сих пор помнит об этой моей уникальной точке G, которую он нашел случайно и чем невероятно долго гордился долгое время.

Он вздыхает, когда видит, какой эффект оказывает на меня его поцелуй, и мне становится не по себе — я хочу его сразу, всего, до конца и без остатка. И он чувствует это, конечно же, чувствует, и идет вверх, покрывая влажными поцелуями поверхность ноги, бедер, опаляя дыханием жара средоточие моей женственности. Я раскрываюсь ему вся без остатка, и наконец, он сдается, и наполняет меня без остатка.

Наши вскрики можно расценить как единовременное принятие того, что две души, наконец, соединились в одно мгновение. И это мгновение сорвало все покровы вчерашней жизни, показав, что главное — только настоящее.

Дикий сначала раскачивается, словно пытаясь удержать себя в руках, а после двигается вальяжно, с искусственной ленцой, ловя поцелуями мое рваное дыхание и просьбы, и безликие слова, и тонны мыслей, которые не додумать, не нащупать сейчас.

Но в какой-то момент он срывается и шипит сквозь зубы и кусает мое плечо, и оставляет жалящий зубами поцелуй на ключице, и равно и душно дышит в ухо, выговаривая что-то, непонятное сейчас и будоражащее сознание. Никто никому не принадлежит в эту минуту, но только в это мгновение я понимаю со всей отчётливостью, что всегда, с самой первой встречи с ним в парке аттракционов, я принадлежала только ему.

Мы меняемся ролями — верховодит то он, то я, но в конечном итоге одновременно приходим к этой точке невозврата, от которой замирает сердце и отдаются взрывами фейерверки под глазами.

— Ох-х, что ты делаешь со мной, — ложится он рядом, вытирая тонкую каплю пота с виска. Кирилл смотрит в потолок широко раскрытыми глазами, и я думаю, что он тоже, как и я, озадачен этой взрывоопасной вспышкой, которая только что опалила нас с ног до головы, заставила встать на дыбы все рецепторы.

Глава 19

Кирилл достает с подставки рядом со своей огромной кроватью сигареты, щелкает зажигалкой и над нами проплывает едва заметное дымовое облачко. Этот аромат мне не кажется неприятным — он пропитан Кириллом, и я тоже вся им пропитана, так что мы в каком-то смысле с ним породнились.

Туман в голове развеивается, и я жду, что он скажет что-то, может быть, очень обидное, а может быть, вообще отстранённое. Ведь это же Дикий — не всегда можно угадать его реакцию на то, что будет дальше, если что-то происходит не по его плану.

Но он молча курит и думает о чем-то, напряженно нахмурив брови. Между ними залегает глубокая складка, и я ловлю себя на том, что в пальцах покалывает знакомое электричество — так хочется нежно провести подушечками пальцев по ней, разгладить, забрать эту печаль.

Это молчание постепенно становится гнетущим, когда сигарета заканчивается, и больше ничего не происходит. Думаю, он не понимает, что я делаю здесь, в его постели, а я…не могу ему рассказать всего.

За окном начинают свистеть ранние пташки, оповещающие о начале нового дня, новой жизни, и только в этот момент я замечаю, что в комнате достаточно посветлело. Прохлада и свежесть раннего утра обвевает кожу, опаленную страстью, и я кутаюсь в белоснежную, хрусткую простынь, которую выуживаю из-под огромной мягкой подушки.

Кирилл замечает это и хмыкает.

— Поздно стесняться, Малая, — говорит он и тушит окурок о пепельницу рядом.

Робко улыбаюсь. Неопределенно повожу плечами.