Папа, спаси меня

— Лежи, сказал, — Женя покрывает мокрыми поцелуями шею, обнаженную спину, усиливает хватку на моей груди, задирает сорочку на бедрах.

— Мааам, — тянет малыш из другой комнаты, и я слышу панику в его тоненьком голоске. — Мааам!

Дергаюсь вперед, но Женя настроен решительно: резко дергает меня назад, и я вдруг оказываюсь на лопатках, прямо под ним.

— Я еще не закончил, — шепчет между поцелуями, которые уже скорее жалят, словно змеи.

— Пусти, — утыкаюсь в его мощную грудь своими кулачками. — Не слышишь, что ли? Он напуган.

— Ничего страшного, боец должен не иметь страха, — между словами Женя резко задирает сорочку вверх до талии, другой рукой стягивает мои тонкие трусики вниз. — Должен уметь держать себя в руках!

— Он еще маленький! — злюсь я на его толстокожесть. — Он боится! Пусти! Кому говорю!

— Мааам! — зовет Егорушка и вдруг неожиданно заливается плачем.

— Ну вот, все испортил! — ворчит Женя, перекатывается на спину и кладет руку, согнутую в локте, на глаза. Я тут же вскакиваю, поправляю одежду и спешу к малышу.

Егорка в своей пижамке, на которой нарисованы динозавры, больше похож на маленького жучка: он не может вылезти из своей высокой кроватки с бортиками и плачет, уткнувшись в уголок.

— Тише, тише, мой милый, — прижимаю его маленькое тельце к себе, покрываю заплаканные щеки торопливыми поцелуями, утешая, восстанавливая равновесие между нами — между заполошной мамой и маленьким сыном. — Все в порядке, мама рядом.

Поправляю его непослушные волосы на макушке и вдруг понимаю, что дело не чисто: у малыша явно поднялась температура. Он еще не горит, но лоб уже влажный, теплее, чем обычно, да и сам ребенок вялый, совсем не похож на того энерджайзера, который скачет в кроватке и ждет, когда ему помогут вылезти из «заточения».

— Что с ним опять? — недовольно фырчит Женя, появляясь в проеме двери.

— Кажется, температура.

Егорка утирает заплаканные глаза маленькими кулачками и прячется за моим плечом, чтобы папа не додумался вырвать его из моих объятий и поставить на пол — так он приучает сына к самостоятельности, «а то вырастет соплей», как он любит комментировать свои варварские методы воспитания.

Женя фыркает, показательно закатывает глаза, исчезает в ванной комнате. Я же с малышом на руках иду в кухню. Одной рукой включаю кофеварку, другой рукой достаю из холодильника продукты для завтрака, надеясь, что сейчас-то Женя отступит от своих патриархальных привычек, понимая, что мне с малышом на руках многого не сделать, и позаботится о себе сам.

Достаю жаропонижающее, уговорами и лаской заставляю принять Егорушку лекарство, и одновременно звоню нашему педиатру — мужчина следит за развитием малыша с самого рождения, и мне, если честно, не жалко ни копейки, потраченной на его консультации. Ради этого я урезаю как могу бюджет, который Женя выделяет на меня и закладываю нужную сумму на услуги платного специалиста.

— А есть я что буду? — Женя нависает над столом, где разложены палка колбасы, головка сыра, круглые блестящие помидоры и длинные огурцы. Брови его взлетают до линии роста волос. — Это?

Он складывает руки на груди. Я же поворачиваюсь на пятках и спешу уйти скорее из кухни, пока Егорушка снова не заплакал от волнения — иногда он пугается такого стального взгляда, резкого голоса Жени.

— Чтобы это — в последний раз! Поняла меня?! В последний! — летит мне в спину недовольное ворчание, но я не обращаю на это внимание. Важнее то, что малыш, кажется, расслабился и начал засыпать на моих руках.

Покачиваю его, убеждаясь, что и правда, от действия лекарства ребенок тихонько заснул, и, убаюкав, укладываю в кроватку.

Спешу в комнату, где Женя громко говорит по телефону с кем-то, договариваясь о встрече у нас дома. Теперь мое тихое недовольство его поведением вспыхивает, как спичка: он видел, что ребенок нездоров, видел, как он слаб, и все равно зовет к нам в дом своих чертовых коллег!

Муж завершает разговор, отключает связь и поворачивается ко мне лицом. Он уже оделся — наглаженные мной с вечера брюки, рубашка, тонкая нотка парфюма — от того варвара, который стоял горой за свои порядки на кухне, не осталось и следа. Сейчас передо мной европейский бизнесмен, который знает, когда вовремя нужно улыбнуться и когда — показать зубы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Сегодня к нам придет мой товарищ, — поправляет он рукава и не смотрит мне в глаза. — Приготовься.

— Но… — я тороплюсь высказать все, что думаю по этому поводу, но он не дает мне этого сделать:

— Даже не думай перечить, ясно?! — в его темных глазах полыхает вьюга. — И еще… не забудь про шпильки.

Тут я складываю руки на груди, от чего ночная сорочка немного ползет вниз, и взгляд Жени предсказуемо устремляется в приоткрытую ложбинку. Он усмехается, облизывается и весь будто собирается, как животное перед прыжком.

— Мне оочень нужны твои шпильки… — Тут в его руке сотовый начинает отчаянно вибрировать, и он чертыхается. — Да? Да! Нет!